Земные и небесные странствия поэта

И я мертв и ты мертва! и мы в загробных водяных травяных русских полях! и зачем нам венчальная свеча?.. Русь — ад а разве в аду есть муж и жена?..

О Боже, зачем тут быть живым?..

…И Тимур-Тимофей брел в ночных травах и все виделись ему чудились мнились призрачно за стеной ливня древлие смутные спасительные переславльские золотые осенние октябрьские рощи рощи рощи.

И по древнему русскому инстинкту хотелось ему схорониться от поля от дождя в лесах, как хоронились береглись от татар беглые русичи…

…Иль туман? иль татарин? иль туча? иль ночь

грядет?

Я один в переславльском дождливом бездонном

колодезном поле

В золотистой смуте истоме мерцаньи стояньи

октябрьских свистящих неближних лесов

Где ты мой листопаде кроткий?..

Но поэт потерял путь в травах и тут стала его дрема сонь гнуть одолевать от усталости от ливня от холода сырости земляной травяной и от анаши, которой он много изъел искурил, пока летал в небесах Руси…

Сонно зябко ему стало… Сонно сонно…

…Ай Мария-Динария! ай возлюбленная невеста моя! я устал! я полягу посплю в мягких лестных травах! в зеленых нежных травяных постелях одеялах!.. в луговых овсяницах!..

Тут так дурманно сонно сладко пахнет полевым анисом и диким укропом! так спать хочется! такая ночь окрест! такая Русь окрест!..

И нет путей стезей в ливне в дожде! и нет огней!..

И если я не утонул в реке — то усну утону изойду в травах ливневых Руси… Иииии…

Эй эй эй…

Эй Русь! еще один твой сын неслышно безвестно канул средь полей средь травяных глухих пустынь зыбей!..

Эй! эй! эй!..

Где там помощь на ночной Руси?.. Егда её и в денной Руси нет…

Эй! эй!.. затонул заснул еще один русский бедный малый червь человек… Ей! ей!..

И Тимур-Тимофей стал в травах и уже не было страха в душе его и он в последний раз огляделся окрест, перед тем как лечь и уснуть забыться навек в травах…

…Ах, горька тленна жизнь… Ах, сладка вечна смерть… — шептал безнадёжно поэт опускаясь в вечные травы и становясь травой…

Но тут неподалеку от себя — невысоко над травами — увидел он льдистый узкий зыбкий огнь огонь…

…Изба что ли?.. Деревня что ли?..

Но огонь медленно шел двигался над травами.

Свеча? Факел? Светоч? Лампа?..

Странно дивно, что не гибнет не гаснет она в ливне…

И тут Тимур-Тимофей вспомнил адов кромешный прожектор и содрогнулся…

Но этот огонь зыбкий кроткий текучий кочует движется живет зовет над травами.

Тогда Тимур-Тимофей пошел на огонь.

И тут иль показалось ему иль вновь явилась пробилась узкая тропа в мокрых несметных травах и идти стало легче в море трав.

И огонь кочующий стал ближе.

И тут неслышно возрос явился из беспробудных трав из недр тенет травяных человек в военной гимнастерке, в галифе с красными генеральскими лампасами и в хромовых сапогах.

И как многие русские люди, он, помочившись в травах, на воле, забыл застегнуть ширинку галифе и оттуда выпали явились как гроздья несметные виноградные осенние жухлые его громадные ядра-орехи и малый скудный дитя корень-фаллос.

И он сказал:

— Я был на земле генерал-академик Николай Илья Нострадамус сладострастник. Более всего на свете белом я любил Тирана Руси Генералиссимуса Сталина и свою жену Агафью-Сорейю-Лебедь — сладострастницу задострастницу персиянку лоноужаленную.

Но Тиран умер, а жена меня из дому изгнала, ибо у неё было бешенство матки и у неё в матке жил улей пчел вечножалящий и полюбовник воитель потаковник армянский Арсений Араратский пчел ея изгонял но они восстанавливались возрождались яро, а у меня был скудный редкий веник фаллос…

Тогда я сотворил Бомбу ННН, чтоб отомстить всем человекам на земле и чтоб Бомба сия угомонила угодила в агафьину матку пчелиный рой таящую…

Но я сильно смертно облучился на испытаньях и умер и сошел в ад в его подземные несметные нефтяные океаны…

И я там бродил по горло по очи в тяжкой нефти а по брегам зазывно спело ласково плодово бродили тучнозадые курчаволонные нагие девы жены…

Но их нетронутые лядвеи ноги бедра икры были спутаны спеленуты скованы железными цепями и нельзя было разомкнуть их и разлучить раздвинуть раскинуть их ноги и постичь почать растревожить разорить разбередить их сладчайшие невинные тишайшие блаженные тайные медовые гнезда…

…О Господи! и на всякого грешного человека есмь ад свой…

Но я бродил в нефтяной гуще подземной тьме вечной ночи ада, но уповал но помнил слова Христа об овце заблудшей…

Но уповал…

И там в аду я встретил возлюбленного своего Тирана Иосифа Сталина….

И он бродил по брегу нефтяного маслянистого необозримого безбрежного океана в дряхлом мундире Генералиссимуса покрытом зловонными нефтяными пятнами жалящими и скалился и ухмылялся…

И в руках у него был коробок серных сибирских спичек и трубка и он хотел зажечь спички и от них нефтяное адово море, где брели томились грешники, и сладострастно мычал…

Но сырые спички не горели в чадных нефтяных ползучих испареньях, и не мог он зажечь нефтяное смоляное удушливое тоскливое море и пожечь адов народ, как жег и убивал он земных человеков, и оттого маялся и страдал и сказал мне:

— Николай-Герострат, сюда бы твою Бомбу Н!.. Айяй-яй!.. Вах!..