Земные и небесные странствия поэта

И их одежды белели во тьме полоскались плескались в дожде их одежды, а лица были смутные неразгаданные потаенные в ночи…

И шли по роще Муж со Свечой и девять Крестителей Руси и Мария-Динария и Тимур-Тимофей и две жены в светлых как воск библейский одеждах вослед.

И роща кончилась и они вышли на окраину города Переславль-Залесского к Даниловскому монастырю.

И прошли чрез заброшенный монастырский сад подворье мимо заброшенной даниловской колокольни звонницы.

И вслед за Мужем и Свечой его вошли чрез древние кованые врата в храм заброшенный со спиленными крестами.

И во храме было сыро затхло сиро темно.

Ночь сырая была в сиротском храме.

Но тут Свеща в руке Мужа стала подниматься восставать разгораться.

Но тут Свеща его разрослась раздалась достала до самого купола церкви, где сиял недвижный державный Образ Облик Спаса Пантократора письма великого иконописца Даниила Черного.

И тут Свеща осветила великое разоренье во храме.

И яшмовые шелковые полы были порублены и вынуты, и стенная святая роспись была ссечена сбита топорами, ножами, скребками, и церковное серебро и утварь всякая и божьи иконы огненного вязкого ярого тишайшего кроткого письма знака были расхищены разворованы безбожниками татями менялами спекулянтами…

И Муж со Свещой сказал:

— Русский храм дом мой стал нищ, ободран, обворован, как народ руський мой.

И Муж со Свещой сказал:

— Но аки птицы возвращаются к весне на милые гнезда свои, так вернутся люди руськие во храмы домы мои.

И наполнится Русь божьими человеками, как талые реки светлыми водами.

И еще сказал:

— Оле! Воспомнит руський народ Свещу мою…

И умолк…

Но Свеща его горела ярче люстры в сто свечей церковных и стояла во храме столпом огненным…

И от неё стало светло и тепло во храме и сырость изшла…

И тут Тимур-Тимофей поднял очи и стал глядеть на Лик Спаса Вседержителя Пантократора, озаренный светом Свещи.

А на Лике было шесть щелей дыр язв сквозных и в них проходил сочился ливень…

…Это после войны с немцами в храме стояла воинская часть и пьяный разгульный офицер стрелял из пистолета в Лик Вседержителя и пули прошли у переносицы у очей и у рта — и теперь на Лике зиял от пуль Знак Креста.

Офицер меткий был, хотя был пьян… (О слава воинам-безбожникам-сынам! да…)

И тогда Тимур-Тимофей опустил очи свои с расстрелянного писаного Лика на живое плотяное лицо Мужа со Свещой.

И на лице Мужа зиял багровый саднящий жгучий кровоточащий струящийся живой Знак Крест из шести ран отметин язв…

Как будто только что свежо стреляли в Него…

О Боже…душа чаша переливается моя… доколь?..

…И тогда поэт вспомнил Мужа в овечьей милоти, который зажег Свечу от угольев сгоревший джимма-курганской церковки и отошел в ночь с Иваном-Ильей звонарем…

И тогда поэт вспомнил Сборщика земляник в подмосковном березовом веселом лесу и добрые отчие ладони Его полные рубиновых пахучих млелых чистых ягод, протянутых ему, мальчику…

…Дяденька, не уходи. Так хорошо, сонно покойно с тобою…Давай ляжем в лесу под березу тихую чистую говорливую да уснем с тобой, как с родным отцом тятей…

Ведь я никогда не знал не видел не чуял не нюхал отца своего…

…И тут Тимур-Тимофей поглядел на Мужа со Свещой в руке и багряным малиновым земляничным Крестом живым на живом лице…

И узнал.

…Тут множество людей стало входить неслышно во храм светлый чрез кованые врата его.

И храм полн народа стал…

И теснились человеки окрест Него и глядели как чада на мать и на отца…

Бог до людей что мать до детей…

У Бога милости много…

Без Бога ни до порога…

А мы так далеко без Бога ходим…

И в толпе в народе пришлом Тимур-Тимофей увидел Пасько-Корыто на двух нетронутых ногах…

И Лидию-Морфо первую любовь свою в голубом ситцевом речном дальном сладком платьице…

И Софью-Колодезь Софью-Лакриму, дарительницу земных утех сластей телесных мимолетных…

И Ивана-Илью в Поле Скирду немого звонаря Руси, и иных…

Но Тимур-Тимофей искал Анастасию-Русь, свою мать.

Но не находил её.

А она стояла за широкой раздольной полевой отчей родной спиною Спаса в давней своей кроткой жемчужной вологодской кружевной рубахе…

И вилюйский дымчатый соболь покрывал обвивал ей горло и грудь сокрывая тая натекающую рану от ножа…

И она глядела глядела глядела молила жалела маялась из-за спины Христа за сына своего, а он не видел её…

…Сынок, сирота, Тимоша, прости мя, что оставила тебя…

Потому прячусь таюсь я…

А рядом с ней стояла в древлем русском сарафане кумачнике босая Мария-Водоходица восторженница ожидательница Христа, матерь Марии-Динарии.

И она глядела из-за спины Спасителя на дочь свою Марию-Динарию…

И плакали очи слезились очи её от встречи этой и от хвори сырой знобкой, которая нашла на неё пока она бродила босая по северным онежским ладожским девственным водам в ожиданье Христа и дождалась…

…Дочь моя! прости, что стала ты сиротой при матери живой…

Но вера моя боле любви моей…

Но плачут очи мои…

И потому прячусь я за плечи рамена Спасителя Христа…

…Это Анастасия-Русь и Мария-Водоходица шли тайно по дубовой роще вослед за чадами своими — Тимуром-Тимофеем и Марией-Динарией.