Земные наши заботы

в армии по этим тропинкам тосковал, по речке, саду, по голубому горизонту,

на фоне которого четко вырисовывалась милая, тихая, родная Ясеневка. Должно

быть, оттого и название у нее такое. Во всяком случае, ни одного дерева

ясеня в деревне не было.

Выручало Михаила лишь то, что он не сомневался в какой-то высшей

разумности всей этой затеи, о которой даже председатель сельсовета Иван

Сергеевич Петров знал одно: за ремонт и застройку в неперспективном селе он

не только имеет право, но и должен штрафовать нарушителей, то есть жителей

этого села.

Правда, эту строгость пробовал было смягчить председатель колхоза, — на

ферме-то, которая рядом с селом, нужны люди! Мол, как же это так, чтобы

человеку нельзя было жить там, где... Но и Семен Иванович вынужден был

умолкнуть и отступиться, получив из района выговор и внушение, что это вовсе

не временная кампания, а «важнейшая социальная задача по сближению уровней».

Так что и Семену Ивановичу ничего не оставалось, как пригласить в кабинет

Михаила Матвеева и завести разговор о кредите, о материалах, которыми колхоз

готов пособить ему при строительстве дома на центральной усадьбе.

Михаил сидел и думал, поглядывая в окно. Думал о том, что, пожалуй, мог

бы и еще раз построиться, если бы, скажем, пожар случился. Но построиться в

своем дворе. Там каждый выдавшийся свободный час — твой, что-то положил,

что-то прибил. И под рукой все, и на глазах. А в соседнем селе дом заложить

— дело долгое, несподручное и рискованное. Без присмотра не оставишь. Все,

что завез, надо быстро в дело, иначе не навозишься. Значит, нанимать кого-то

надо. А ему это теперь не по карману. Что из того, что кредит председатель

обещает. Кредит тоже надо будет возвращать. Да и что ж это он, так и будет

всю жизнь на дом работать? Сначала на один, теперь на другой?

— Нет, председатель, — проговорил Михаил таким голосом, словно только что

родного человека похоронил. — Я так думаю: бери мой дом, а мне давай

казенный. Не сам Ясеневку покидаю, не сам я и новый дом свой оставляю. Вот и

устрой, значит, лучшую для меня жизнь. Второй раз с фундамента начинать не

хочу, руки ослабли...

«Дорогой ты мой Матвеев, — думал председатель.— Если не кричишь, не

ругаешься, значит, силы в тебе ой как много. А может, это уже и не сила в

тебе, а безразличие?.. Тогда плохо дело. Тогда лишится колхоз еще двух

работников».

А терять Матвеевых председателю не хотелось. И не только потому, что

трактор останется без механизатора, а ферма — без доярки. С горем пополам

замену им можно будет найти. Но и работа будет с тем же горем пополам.

Потому что приехавшего со стороны человека надо сначала научить землю

любить, труд свой, а уж потом все прочее от него требовать. Однако кто со

стороны приезжает, тот всегда на сторону и съехать может, ему все равно, где

работать и что делать.

— Ладно, Михаил, — проговорил Семен Иванович.— Есть у меня несколько

свободных квартир. Какую выберешь, та и твоя.

Знал эти квартиры Матвеев. Много раз уже обдумывал свою жизнь в одной из

них. Обдумывал с неохотой, на тот случай, если все же придется, если не

будет иного выхода.

— Это в четырехэтажке-то?

— Можешь в восьмиквартирном посмотреть, — ответил председатель, уловив

явную иронию в голосе Михаила.— Однако и четырехэтажку зря хаешь, и газ и

ванна есть. Тепло, хорошо, водой хоть залейся. Так что и выходить на улицу

нет нужды...

Михаил усмехнулся. И эта усмешка смутила председателя, потому что сам он

жил в обычном одноэтажном домике без половины тех благ, которые он только

что перечислил, переезжать из него не собирался.

— Посмотри, — повторил Семен Иванович. — Ключи у коменданта возьмешь.

Погодь, сейчас записку ему напишу.

Вечером, разыскав коменданта, Михаил взял ключи, открыл свободную

квартиру на третьем этаже, сел на подоконник и затих в задумчивости.

Да-а, тесновато, две комнатушки всего лишь. И это от дома-то

собственного, в котором кроме четырех просторных комнат еще и гостиная, и

утепленная веранда широченная, и летняя кухонька в саду. Есть где гостей

принять, будет где детям покойно спать и резвиться. Однако что это он

замечтался: есть-то есть, да, видно, скоро не будет.

Где-то за стеной гомонил телевизор. Где-то прыгали, а может, отплясывали.

Кто-то гулко отстукивал молотком: то ли вбивал гвозди, то ли делал что-то.

Это мешало ему думать, и он начал прислушиваться, пытаясь понять, откуда

эти звуки. Особенно почему-то раздражал его молоток, Словно стоял Михаил,

прислонившись затылком к железобетонной плите, по которой остервенело

шарахают кувалдой.

Надоедливая стукотня эта слышалась ему то сверху, то сбоку, то откуда-то

снизу. Он ходил по комнате — и стук перемещался. Не поймешь, кого и