Земные одежды

Коля и Вовик-джан потрясли всю деревню. Они провели электричество на луг перед рекой, сколотили легкие столы и скамейки, натянули тенты. А когда в небе затвердела луна, из-за поворота реки на музыкальном облаке духового оркестра выплыла ярко освещенная этажерка теплоходика. Все, кто смог, погрузились на него и поднялись до Троицкого, притихшие, зачарованные, словно дети. Огибали многочисленные мели, притормаживали в красивых местах. Потом запускали салюты. Танцевали на палубе. Дядя Кузьма Полтора с таким яростным усердием топал ногой, что сломал пятку. Это выяснилось спустя несколько дней.

Ивгешка смущалась, нервничала и казалась посторонней на собственной свадьбе, угрюмой, завистливой гостьей. Но в какой-то момент развеселилась. Красивую мелодию исполнил для нее изящный, чернявый скрипач в дурацких, неуважительных шортах. Он смешно ухаживал за ней. А потом с галантной насмешливостью пригласил беременную на танец. Ровно подрагивала освещенная палуба, блестела рябь на черных провалах воды. За бортом громоздились сосны и карагачи, похожие на пальмы. Ивгешка раскраснелась и кружилась с необычайной для девушки на сносях легкостью. Димка смотрел на нее и задыхался от боли, сердце стискивали нежность и тоска. Он заметил, с какой дьявольской силой и красотой разгорались глаза этой расцветающей женщины в ответ на случайное ухажерство скрипача, и вспомнил насмешливые слова Галинки о любви женщин их рода к черноглазым мужчинам.

Иссиня-черный купол усыпан звездами, по центру недосягаемо далекими, а по краю такими близкими, что, казалось, пойди на край деревни и коснешься лбом и носками обуви звездной стены.

Когда Димка вернулся из туалета, он не поверил своим глазам — Ивгешка снова была с этим скрипачом. Они стояли у борта и говорили о чем-то.

— Дя Федь, брат! Я ж люблю тебя! — пьяный Коля лез целоваться.

Овик поддерживал его.

— Вовик-джан, скажи ему, что я нищ! Одна надежда на урожай.

— Сам скажи, Николай.

— Он не хочет общаться с нищим и холостым развратником.

— Лиссен ту ми, Коля, — грустно усмехнулся Димка. — Билив ми.

Ивгешка запрокинула голову и сладостно засмеялась. Она никогда так не смеялась с Димкой.

— Я не понимаю его… Давай поговорим, а! — Коля приобнял Овика.

— Я не могу вести пьяные разговоры, — ответил пьяный Овик.

— Я не пьян.

— Ты принял алкоголь, значит, ты пьян.

“Зачем он пристает к ней, зачем дразнит невесту, распаляет ее?” — Дима едва остановил силу, вступившую в руки ноги, интуитивно толкавшую его сбросить противника и его скрипку за борт.

— Почему у тебя язык заплетается, Вовик-джан?

— Потому что у меня язык не успевает за мыслью.

— А почему у меня не заплетается?

— Разберись в себе сам.

— Ты хочешь меня поставить на более низкий уровень?

“Ему приятно, он уже почувствовал ее тайную влюбленность в него. Ему приятно, что жених надулся, как жаба. Что за мудаки, эти молодые парни?!”

— Я не унижаю людей. Это принцип. У меня есть принципы.

— У тебя язык заплетается.

— Хорошо, давай медленнее говорить.

“Зачем, почему, когда ты абсолютно счастлив, всегда вмешивается что-то чужое, насмешливое и всесильное?!”

— Давай медленнее. Я не пьяный.

— Коля, ты выпил две бутылки водки.

— Хорошо, джан, какую меру ты установишь, что человек пьяный?

— Две бутылки.

Ивгешка, тяжело дыша, подсела к Димке и склонила голову на его плечо.

— Как ты? — пересиливая дрожь, спросил он.

— Нормально… Не люблю брюнетов, — зевнула она.

Димка удивился и посмотрел по сторонам: теплоход медленно скользил мимо острова, который он всегда про себя называл ее именем — Ивгешкин остров.

— Помолчим, Вовик, — кашлянул Коля. — Я люблю тишину.

— Это обычный пьяный разговор.

— Я не пьяный.

— Все. Я молчу…

Коля вдруг закашлялся и осмотрелся с отчаянием в глазах. Видит ли Димка, услышал или нет.

— А-а, тут накурено просто.

Димка вдруг новыми глазами посмотрел на Колю и с отрадным чувством в душе отметил, что он поправился, заматерел и был так безмятежно счастлив, будто у него завелась семья.

 

 

Урожай-2010

 

Прополочная машина, сконструированная Димкой, не помогла. Оставались большие огрехи. Пришлось искать и нанимать за деньги таджиков и казахов из “Спутника”. Никто из деревенских людей, не имеющих за душой ни гроша, не соглашался полоть, считая это унижением. Лишь Валера выказал желание, но, когда за ним приехали в шесть утра, он лежал пьяный и невменяемый.

Божественная пружина, заложенная в плоских сухих семенах, раскрывалась неспешно, неумолимо. И люди уже не могли помешать природным законам, они могли выступить только связующим звеном между землей и вселенной. Поля зацвели и покрылись желтым маревом. Завивались плети. Вскоре под цветками вздулись шишки. Димка трогал их пальцами и дрожал от счастья. Вид этих гладких детенышей наполнял радостью его душу, воспитывал ее и вселял уверенность в законности человеческого бытия.