Земные пути

В приморских городах рассказывали, будто в море есть чудесный остров, на который дано ступить лишь праведникам, но мало ли о чём пустословят в приморских городах? Послушать людей, так во всяком озерце есть свой чудесный остров. А ещё в портовых городках и рыбацких посёлках верили, что прежде за морем был не просто остров, а великая земля, населённая сплошь чародеями и ночными некромантами. Однажды их злодейства переполнили чашу терпения повелителя морей пеннобородого Басейна, и волшебный материк провалился на морское дно. Шёпотом и с оглядкой передавались известия, будто не все некроманты сгинули в пучине, кое-кто выжил на дне и в час недоброго моря выбирается на сушу, чтобы вредить людям.

Что в этих рассказах истина, что ложь, а что сказка — знает лишь источник правды.

Ещё мальчишкой, едва научившись ходить по тайным тропам, Ист облюбовал необитаемый остров. Здесь было хорошо и по-настоящему безлюдно. Даже случайно сюда никто не мог забрести. Сейчас, когда душа была разорвана пополам, Ист уполз на склоны потухшего вулкана, как раненый зверь ползёт прятаться в чащу. Думать он не мог ни о чём, просто перед глазами то вставал призрак Роксаланы — седой, беззубой, горбатой, то вспоминалась хохочущая Амрита. Мелькали воспоминания о недолгих днях счастья, а вслед за тем видение истлевших останков, накрытых упавшим монашеским платком. Иста трясло от омерзения к веселью богини и тут же начинало корчить при мысли, как возле источника правды он неизбежно увидел бы подлинный облик своей любимой. “Любовь — это всегда немножко обман”, — изрекла богиня нежной страсти. Нет, на самом деле всё куда проще: “Любовь — это сплошной обман”. А ведь Роксалана… то есть Дигди, и впрямь любила его Виновата ли восьмисотлетняя ведьма, что её чёрствое сердце не устояло перед роковой заразой? Жаль было влюблённую старуху, и от этой жалости душу выворачивал приступ отвращения. И мысль о том, что Амрита, по сути, спасла его от вечного союза с чудовищной горбуньей, наполняла душу ядом ненависти к непрошеной спасительнице.

Ист метался, хрипя проклятия, крошил кулаком скалы, кажется, выл и плакал. А может быть, это лишь мерещилось ему, пока он сидел, оцепенев, а мироздание рвалось вокруг отчаявшегося бога. Ломались тысячелетние стволы, дрожала земля, на склонах грохотали обвалы, дым поднялся над потухшим вулканом… Ист ничего не замечал и не помнил.

Боль росла, становилась нестерпимой. Вселенная дрогнула, разламываясь, с мучительным хрустом. Вздыбившаяся земля смяла зелёный покров леса, там, где недавно вздымался одинокий горный пик, взбухла палящая туча, пробудившийся вулкан взорвался, словно сердце, переполненное обманутой любовью. Смерч, напоённый огнём и пеплом, понёсся по округе, море хлынуло в раскалённое жерло, ставшее на месте острова, и новый взрыв, сильнее первого, колыхнул океан.

В такой круговерти не только человек, но и бессмертный был бы испепелён за доли мига, но, прежде чем такое могло бы случиться, непокорное тело само метнулось на волшебную тропу. Ист упал, покатился, попытался подняться и снова упал. С тропы он видел пламя, смешанное с водой, а на месте срытого острова — столб пара, дым и грязную серую пену поверх кипящего моря.

Ист не мог сказать, шёл ли он по тропе, полз или бежал. Помнил лишь, что вывалился к источнику, ткнулся лицом в ручей, начал глотать студёную вкусную воду. Кебер с ужасом смотрел на происходящее, затем воскликнул:

— Ты с ума сошёл! — И, ухватив Иста за плечи, дёрнул от родника. — Нельзя оттуда пить!

— Плевать!… — простонал Ист.

Потом он вспомнил, как купалась в этом ручье Амрита, какая тёплая вода была в тот раз, и его начало рвать.

— Так-то оно лучше, — заботливо проговорил Кебер. — На вот, зажуй. — Он протянул яблоко. — И меч, кстати, отдай, а то, неровен час, увидит кто — беды не оберёшься.

Ист сунул в руку стражу меч, бессмысленно глянул на протянутое яблоко:

— Не хочу.

— Да ты не бойся, это настоящее. Брат прислал.

Ист покорно взял запретный плод. Как яблоко с верхнего дерева могло попасть сюда, он не спросил; даже у мелких богов должны быть свои секреты. Терпкая, вяжущая кислота свела скулы и прояснила голову. Иста передёрнуло последний раз, следом навалились усталость и апатия. Всё в жизни было понятно, и ничего не хотелось.

— Здорово тебя, — уважительно протянул Кебер. Неведомо откуда он добыл мешок, звякнувший стеклом, распустил завязки, вытащил пушистый ком корпии и склянку с бальзамом, принялся смазывать ссадины на руках Иста.

— Не надо, — слабо воспротивился Ист. — Ночью само заживёт.

— Что ж тебе, ночи ждать? — бормотал Кебер. — А у меня всё равно бальзам пропадает, смертных тут не бывает, так кого мне ещё лечить? Ты это что, с Гунгурдом так сцепился?

— С самим собой.

— С собой — это хуже. Себя так просто не поборешь. На-ка вот ещё одно яблоко. Сердце оно не успокоит, а мозги прочистит.

Ист взял второе яблоко и начал, морщась, жевать.