Земные пути

Старухи рассказывали, что Хийси и не человек вовсе, а половинчатая нежить: козьи копыта, уши рыси — с кисточками, зубы волчьи, а на лапах когти длинней медвежьих. Сам живёт в берлоге и на семь миль в округе никому жить не позволяет. В сказках Хийси выглядел попроще, путали его с лесным коротышкой Колопутом, который, в отличие от братьев своих — шишиг, любит посмеяться, а настоящего вреда не устраивает. Но и в сказках лесной владыка был собой ужасен, и с человеком бы его никто не спутал.

А тут… шлёпает по бездорожью босыми ногами сутулый мужичонка, разве что голый, как Адам в день сотворения. Так в субботний вечер народ от шинкаря ещё голей разбредается. И росточком Хийси не вышел: с чего это Исту померещилось, будто великан перед ним в полсосны ростом?

Дома у Хийси и впрямь не оказалось. Шли-шли сквозь чащобу, потом остановились у старого выворотня, Хийси указал пальцем на тёмную дыру:

— Полезай.

Ист пополз в дыру беспрекословно, как будто от самого кёнига приказ получил.

В пещерке под корнями накренившейся ели оказалось неожиданно сухо. Пахло прелым листом и смолой, чему Ист удивился. Ему не раз приходилось соваться в лесные норы, и он распрекрасно знал, каким смрадом несёт из жилой ямы.

Хийси вполз следом, свернув ноги калачом, уселся напротив Иста, уставился на него немигающими глазами.

“А ну как всё-таки сожрёт?” — мелькнула неуместная мысль.

И, словно подслушав, Хийси спросил:

— Кушать хочешь?

Странный вопрос. Когда это бывало, чтобы мальчик на побегушках не хотел есть? Тем более сегодня — целый день в лесу, а в перемётных сумках у стражника на Истову долю ничего запасено не было. С другой стороны — бес знает, что жрёт Хийси? Может, волчий помёт и ястребиные погадки.

— А что мы есть будем? — осторожно поинтересовался Ист.

В ответ Хийси тонко и необычно засвистел, защёлкал, заскрипел. Но это рождались не просто несвязные звуки. Какие-то слова угадывались среди завывания. Незнакомые, короткие, но почему-то не чужие. Странно было слышать их Исту. Наверное, с таким чувством слушает слова незнакомого, но родного языка человек, выросший на чужбине. И ещё Ист почувствовал, что его неудержимо, против воли, тянет к Хийси, словно лягушонка в пасть золотистому полозу. Пришлось ощутимо напрячься, чтобы не качнуться навстречу поющему хозяину.

У входа раздался шорох, и в пещерку вскочил очумевший бурундук. Он явно ничего не понимал, древнее заклинание тащило его, словно на верёвке.

Волосатая лапа Хийси молниеносно метнулась, пальцы сжались на пискнувшем бурундуке, в следующее мгновение Хийси откусил зверьку голову и громко захрустел косточками.

— Вот так и будем… — сообщил он, проглотив кусок и протягивая Исту огрызок несчастного бурундука. — На вот, пожуй мышку.

— Я не могу… — Ист заслонился руками. — Я такого не ем.

— Тогда давай лошадь есть. Закопаем в мох и станем понемножку кушать. Скоро она закиснет, станет мягкая… Я кислое мясо люблю.

А ведь правду болтали в стряпущей, будто Хийси тухлятину обожает. Палую скотину нарочно в лес оттаскивали, говорили — для Хийси. А Ист думал, что волокут стервозное, чтобы возле домов не воняло. Но теперь, видно, самому выпало испробовать падали. Или сырого бурундука грызть: выбирай, что милее.

— Может, лучше корову? — робко спросил Ист. — Там возле гати корова потонула; если неглубоко, достали бы…

— Корову я вытащил, — неспешно ответствовал Хийси, обсасывая последние остаточки добычи. — Корова Торпа, а он правильный человек. Дом у него без гвоздей стоит, выдру он удавкой ловит, а рыбу — мордой. Меня не злит без дела… — Хийси помолчал и добавил: — Молочка оставляет, в лопухе, как надо. Жаль, мало оставляет. Но всё-таки я корову вытащил, а то не будет коровы, не станет и молока. Понимаешь?

— Ага, — произнёс Ист. — Это хорошо, что у Торпа скотина осталась, а то стыдно было, прямо хоть плачь.

— Слово это забудь! — рассердился Хийси. — Стыдно ему… Ты колдун, а колдуну не бывает стыдно! Погляди на кёнига — дрянь колдунишка, а ведёт себя как должно. Крысу тебе не жаль, а человек — это та же крыса, настоящей силы в нём нет. А то бы все вокруг волшебниками стали.. — Парплеус говорил, что прежде так и было.

— Врёт.

— Парплеус — учёный маг, все науки изучил.

— А как же, знаю. Его в молодости Парпляком звали, так он как был Парпляком, так им и остался. Глупый он. Была в нём искорка, только он её не уберёг. Пришёл ко мне и просит: помоги, мол, телеогнозию изучить. Ну, я ему и помог. Сожрал, и всё тут. Высосал, как паук муху, одна пустая шкурка осталась. Но зато пустую шкурку можно любой шелухой набить. Туда и телеогнозия вместится, и краниография, и дактилономия. Даже для пропедевтики с гидропатией место останется.

Ист уже ничему не удивлялся, лишь отмечал про себя, как меняется голос дикаря, самый тембр, когда он начинает рассуждать на темы вовсе дикарям не свойственные. Видно, не так Хийси прост, как повествуют сказки.