Зенит Левиафана. Книга 2

Зак хотел что-то ответить, но слезы наполнили его глаза, а горло забил вязкий ком, который никак не хотел проглатываться. Он расчесал Антару, в последний раз. Потом завернул в рубаху и вынес из дома через пролом в стене. Мидас хотел помочь, но парень оскалился и отмахнулся. Древний бог вновь отметил, что сил у него гораздо больше, чем могло бы показаться, — он без видимого напряжения нес мертвое животное, которое весило больше него самого.

Рассвет выдался ярким и теплым, ливень обратился обычным дождем и постепенно сходил на нет. Зак отнес Антару на противоположную сторону брошенного поселения. Походным топором (с коротким широким лезвием, а не с длинным и узким, как у боевого) он за полчаса выкопал яму меж двух берез. Парень осторожно уложил в нее тело, завернутое в рубаху, и в последний раз провел рукой по носу с заплаткой. Нактак-арин уже деревенела.

Она начал забрасывать яму землей, на середине спохватился и побежал к дому, гулко шлепая по лужам и расплескивая вокруг искрящиеся всеми цветами радуги капли. Он закопошился в переметной сумке и Мидас подумал, что сейчас парень достанет какую-нибудь игрушку, принадлежавшую Антаре. Ведь у всех кошек есть любимые игрушки, правда?

Но у Антары такой никогда не было. Единственное, с чем ей нравилось играть, это простая конопляная веревка. Зак часто убегал от нактак-арин, держа веревку за один конец так, чтобы другой свободно волочился по земле. Для кошки это было лучшее развлечение. Правда в последние годы она бегала все реже, возраст давал о себе знать.

Зак вытащил измочаленную веревку из сумки и вернулся к березам. Он дрожащей рукой положил «игрушку» в рыхлую землю и продолжил засыпать могилу. Когда он закончил, дождь все еще шел. Парень опустился на колени перед низким холмиком и зарыдал в голос.

Мидас отвернулся и пошел разогревать воду. Карн тяжело вздохнул и хотел было подойти к парню, но решил, что это лишнее. Слезы тоже нужны. И переживания. Их нужно выплеснуть, пока они кипят в груди, нельзя давать им копиться. А что до боли… Боль останется навсегда. Боль нельзя забыть, потому что боль — не воспоминание.

Зак просидел у могилы Антары несколько часов, почти не шевелясь. Порой он что-то говорил, Мидас старался не вслушиваться, а Карн отстранился от ауры парня, пылающей так ярко и так горячо, что в истинном зрении она без преувеличения могла соперничать с солнцем.

Потом он вернулся и протянул им по катышку спирулины. Карн разломил свой катышек пополам и одну половину вернул парню. Тот мотнул головой, Карн не увидел этого движения, но уловил встречную эмоцию.

— Нужно, — твердо сказал он, не убирая протянутой руки. — Не спеши вслед за ней. Вы еще встретитесь, в свое время.

Они запили не шибко аппетитный, но питательный перекус кипяченой водой, подогретой Мидасом, погасили огонь в печи и двинулись в путь. Дождь перестал, солнце залило небосвод золотистым ажуром, наброшенным поверх хрустальной звенящей синевы, глубокой, точно дыра в душе человека, который только что кого-то потерял.

Зак вел их к Аркаиму, куда и сам направлялся до встречи с нагами. Парень отлично знал леса скалистых предгорий и вскоре Карн ощутил впереди, на северо-западе Место Силы. Оно дышало мощью, в которой не чувствовалось примеси седой древности, как в Арконе или Радогосте. Это было детище своего времени, рукотворное светило, точно маяк сиявшее сквозь пространство всем, кто способен видеть истинным зрением. Оплот могущества белой расы, сотворенный здесь и сейчас.

Молодой воин шел впереди, Мидас двигался следом на расстоянии пяти-семи шагов, Карн семенил рядом, держась за плечо древнего бога. Они шли не меньше часа и за это время никто не проронил и слова. Только Зак все постоянно что-то бурчал себе под нос, звучно сглатывая сопли. Мидас прислушался — парень все время повторял одни и те же фразы.

«Почему они забрали ее?»

«Прости меня, я не смог!»

«Где ты, моя девочка?»

Произнося последнюю фразу, Зак раз за разом оборачивался через левое плечо. Его воспаленные глаза полнились безумием и отчаянием. Карн хорошо видел эти эмоции во внешней ауре парня, они клубились фиолетовым дымом, поднимались из темных бездн ядовито-черными миазмами, которые стремительно сжигали его энергетическое тело.

Все верно, исступление — крайняя степень любой эмоции, столь же губительно для человека, как и нож под ребром. И если вовремя не извлечь нож и не залечить рану, ущерб может стать непоправимым. Раньше Карн никогда не думал об этом, а теперь, увидев буквально — собственными глазами, мгновенно понял суть многих эзотерических практик. Все собралось в цельную картину — камлания саамских шаманов, гекатомбы греческих жрецов, медитации буддистов, кровавые ритуалы майя, боевые трансы казаков-характерников и рыкарей…

Но сейчас эти откровения были ни к чему. Мидас тоже понял, что нужно спасать парня и толкнул Карн локтем в бок. Тот кивнул и махнул рукой вперед, мол, давай догоним. Фригийский царь ускорился, быстро нагнал молодого воина и коснулся его плеча.