Зенит Левиафана. Книга 2

Мгновение спустя он осознал, что клинок так и остался висеть в воздухе, а его хозяин застыл каменным изваянием, в его налитых кровью глазах читалась исступленная ненависть вперемешку с непередаваемым ужасом. Мидас не стал проверять, сумеет ли Карн побороть волю этого выродка и начисто снес ему голову одним ударом.

В этот момент парень, залегший в кустарнике у дороги, сморкнулся кровью, забившей нос и мешавшей дышать. Его будто лихорадило, пот заливал лицо, несмотря на минусовую температуру. Он изо всех сил боролся со слабостью, стараясь не отключиться.

Рано, мысленно твердил себе Карн, рано. Твердил и искал следующую мишень, скользя энергетическим взглядом от одного бандита к другому. Сначала он хотел помочь Мидасу, но потом увидел, что жена торговца в опасности. Один из выродков шел на нее с плотоядной улыбкой, отведя секиру для удара. Парень мимолетом прочел его мысли и понял, отчего этот упырь желает крови, но не тела испуганной женщины. Он попросту не мог — портовая девка по юности заразила его какой-то хворью и теперь он ненавидел всех баб мира, желая им лишь одного — смерти.

Но мотивы бандита не интересовали Карна, парень ухватился за его разум в тот самый миг, когда он нанес удар. Секира застыла на расстоянии ладони от виска женщины. Та лишь всхлипнула, кровь окончательно покинула его лицо. Карн ощущал, что жену торговца сковал страх и она не в состоянии воспользоваться удобным моментом. Поэтому он окунулся в память бандита, стараясь поскорее отыскать нити, которые можно использовать, чтобы ослабить его волю.

В этот раз все оказалось сложнее, ярость выродка, копившаяся годами, практически выжгла его изнутри, он перекроил собственные воспоминания, превратив их в буйство кровавых отвратительных образов. Но Карн настойчиво продолжал рыться в его голове, одновременно контролируя моторную область, дабы не позволить ублюдку закончить начатое.

Парень находился на грани, его рассудок готов был в любой момент отключиться от колоссального перенапряжения, и все же он продолжал, потому что знал — он сможет, должен смочь, не имеет права сдаться. Чтобы высвободить дополнительные запасы энергии, он полностью подавил работу соматосенсорной коры собственного мозга и частично блокировал функции миндалины. Тут же исчезли все звуки, он перестал чувствовать холод и снежинки, падающие на открытые части тела. Гнев и паника отступили. На короткое время он лишил себя слуха и тактильных ощущений, втрое снизил эмоциональный фон.

В тот момент он даже не думал, как это все у него получается, парень действовал инстинктивно, буквально на ощупь. Однако отстранение от физической реальности стало ошибкой. Один из бандитов, наблюдая за странным поведением своего друга, каким-то шестым чувством уловил, что источник колдовства где-то рядом. Пока остальные пытались достать Мидаса, он двинулся вдоль дороги в ту сторону, откуда появился враг.

Он был довольно молод и неглуп, но потерял отца в далекой юности, так что почти не помнил его. Мать растила мальчика в одиночку, она разводила овец, выбивалась из сил, а он, как подрос, старался помогать ей во всем. Но однажды парень проходил мимо корчмы и что-то дернуло его зайти под ее низкие закопченные своды. Там он выпил горькой настойки и познакомился с Ибом, тем самым типом, что лежал сейчас на дороге с распоротым горлом, сжимая в стремительно коченеющих руках меч и щит.

Иб взял его на дело и парень понял, что можно жить в достатке, не копаясь в овечьем дерьме. Он поругался с матерью, которая не желала сыну стези лихого человека, и ушел из дома, с тех пор не встретив ни единого дня без кружки в руке. Вскоре мать умерла и он возненавидел себя за это, но уже не мог остановиться.

С тех пор прошло больше трех лет, минувшие годы вытравили из его некогда честной и доброй души все хорошее, что там было или могло бы быть. Он давно привык отнимать — жен, товары, жизни. О, особенно жизни! В эти короткие мгновения, глядя в глаза, из которых по каплям вытекала освобожденная душа, он чувствовал что-то непередаваемое. Что-то еще более всеобъемлющее и непостижимое, чем истекающая черным ихором дыра в его собственной груди.

Его карие глаза всегда отличались особой остротой, за что Иб часто называл парня беркутом. Он почти сразу разглядел в кустарнике под старым буком залегшего мужчину. Мужчина лежал неподвижно лицом вниз, но определенно дышал и порой даже издавал сдавленные едва различимые стоны. Не нужно было великой мудрости, чтобы понять — это и есть тот самый колдун.

Ему оставалось пройти всего пять шагов, он уже отводил руку с секирой для размашистого удара сверху вниз. Исковерканный разум в конвульсивном экстазе предвкушал, как зазубренная подернутая ржавью сталь вопьется в спину колдуна и оборвет его жизнь…