Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

В первом томе первое письмо, написанное Вере в феврале 1936 года из Севастополя, куда уехал он по призыву на флот. Письмо написано карандашом. Буквы едва различимы.

«17 февраля была комиссия. Эта самая последняя комиссия дает окончательное заключение и назначает в воинские части. Захожу, сидит начальство с широкими нашивками на рукавах (старший командный состав) и очень испытующе, прямо-таки пронизывающе рассматривает мое существо. Не успел подойти к столу, как один спрашивает: «Кем работали?» «Электриком, бригадиром», — отвечаю. «Какое образование?» — «Среднее, рабфак». — «Законченное?» — спрашивает другой. «Да, законченное», — отвечаю.

Принялись они рассматривать мои документы. Слышу, говорят, что из меня был бы хороший лейтенант.

А потом главный из комиссии спрашивает: «А хотели бы вы быть командиром, конечно, средним, лейтенантом?» Я без колебаний отвечаю: «Стать лейтенантом я не прочь». — «Ну, так будете им. Можете идти», — говорит он».

Письма тридцать седьмого, тридцать восьмого и других годов… Последняя фронтовая открытка, ушедшая в город Чирчик Узбекской ССР из осажденного Севастополя: ею завершается второй том…

«19 июня 1942. Здравствуй, родная! Я жив и здоров. Пока все идет нормально. Жаль, что нет совершенно свободной минуты. От тебя жду писем. Привет Ане. Целую крепко. Твой Сергей».

19 июня 1942 года… В этот день он погиб.

С каждым годом эти письма в какой-то мере отходят от личного, становясь достоянием истории, рукописным памятником высот человеческой души. Тысячи людей прочли и еще прочтут строки из них. Прочтут, учась верности, трудолюбию, мужеству. Капитан-лейтенант Мошенский и погибшие с ним моряки живы в пожелтевших фронтовых фотографиях, в строго и надежно хранимых строках боевых документов, написанных ими самими и о них. В военных архивах хранятся рапорты, донесения, личные дела и учетные карточки. И на всем этом символом нашей коллективной, народной памяти стоит гриф: «Хранить постоянно». Это значит — вечно!

Да, судьбы тех, кто уцелел после 19 и 27 июня 1942 года, сложились по-разному. Только легких судеб не было.

Сойдя со своего железного острова, моряки-плавбатарейцы не окончили борьбу. До последних дней и часов обороны сражались они, прижатые к обрывистым берегам Феолента и Херсонеса. Погибали. Чудом оставались жить. Уходили с Крымской земли, чтобы вернуться. Шли дорогами войны. Освобождали родной Севастополь. Шли дальше, на запад. К Победе.

Автор счел своим долгом проследить их судьбы.

ПОХОРОНЕННЫЙ ЗАЖИВО

Тимофей Бесчастный… Командир первого 76-миллиметрового орудия плавбатареи. Старшина 2-й статьи. Плясун. Удалая голова.

Это расчет его орудия 30 марта 1942 года с седьмого выстрела сбил немецкий самолет Хе-111. (Экипаж, четыре человека — четыре бандита, нашел свой конец в Черном море.)

Для Тимофея Бесчастного, тяжело раненного 19 июня, в тот же день нашелся у гитлеровцев еще один крупнокалиберный снаряд. Он разорвался в гуще людей, рядом с носилками, на которых лежал Тимофей Бесчастный.

Прибежавший Камынин увидел (была ночь, и увидел, пожалуй, не то слово!) дымящуюся воронку, растерзанные взрывом тела людей, расщепленные, скомканные носилки, клочья дымящейся материи…

Камынин был уверен, что Тимофей погиб. Однако…

Когда я опомнился, — вспоминал впоследствии Тимофей Тимофеевич, — уже светало… Как я не задохнулся под земляным покрывалом — не знаю… Видно, удалось высунуть из земли голову. На счастье, возле воронки при бледном свете утра я заметил двоих матросов. «Браточки! — позвал я. — Помогите!»

Мне казалось, что я кричал очень громко, а на деле мой голос был едва слышен. Моряки, однако, остановились, но какое-то время никак не могли понять, где я: из земли виднелось только мое лицо, которое, наверное, тоже было черным, как земля… «Где ты, товарищ?» — позвал один из моряков. Не было сил говорить. Я простонал, и они догадались, что я возле воронки… Начали быстро откапывать меня, а когда дошли до ног, один из них, произнес: «Эге, брат, так ты без ноги…»

Ребята занесли меня в госпиталь, где меня сразу же положили на операционный стол. В сознании никак не умещалось, что я потерял ногу: я еще вроде бы как чувствовал ее. И врач не очень удивился, когда я спросил: «Ну что, нога будет цела?» — «Нет, голубчик, ноги уже нет…» — ответил он по-солдатски честно.

Через день или два на эсминце «Безупречный» меня эвакуировали в Новороссийск.

Я долго лечился в госпиталях и лишь в конце сорок третьего года стал работать, в меру своих сил помогать фронту. А после окончания войны, в октябре 1945-го, получает моя мать — я жил у нее в Новой Каховке — письмо от товарища моего по плавбатарее Володи Камынина. Были в том письме такие строки:

«Погиб Тимофей на героической плавучей батарее Черноморского флота в Казачьей бухте г. Севастополя. Ему оторвало правую ногу… Умер он 19.6.42 и похоронен на берегу Камышовой бухты, около бывшего госпиталя…»