Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

— Товарищи краснофлотцы! Вы что, не слышали сигнала воздушной тревоги? — как можно строже обращается к морякам Мошенский. Те останавливаются, и первый, богатырского сложения, набычив голову, отвечает без всякой робости с сильным украинским акцентом:

— Та хиба ж их переждешь, товарищу старший лейтенант? Они ж, бисовы диты, нам робыть не дадут…

«А он ведь прав, — думает Мошенский. — Вот и Бутаков хитровато посмеивается… Во всяком случае, придется оборудовать свой НП, назначить на нем старшим одного из лейтенантов и в зависимости от степени воздушной опасности управлять работами по строительству…»

Мошенский хорошо знает краснофлотца Ивана Тягниверенко, прибывшего на плавбатарею из морпограншколы. Тягниверенко до войны входил в сборную команду Украины по тяжелой атлетике, и теперь его недюжинная сила как нельзя лучше пригождается там, где по-настоящему трудно и тяжело. А кто же второй?

— Кто с вами второй? — спрашивает он у Тягниверенко.

— Краснофлотец Филатов! — отзывается стоящий под дальним концом пятиметрового бруса незнакомый моряк.

— Товарищи, немедленно положите брус и бегом в укрытие! — приказывает Мошенский.

Тягниверенко какое-то время медлит… Его крупные губы трогает виноватая улыбка:

— Товарищу старший лейтенант! Дозвольте… Нам же все равно в ту сторону бежать…

— Мы быстренько! — поддерживает товарища Филатов.

— Никаких «быстренько»! Прекратить ненужные разговоры! Выполняйте, что вам приказано, с первого слова!

— Есть, с первого слова!

— Есть…

Краснофлотцы положили брус и трусцой поспешили к «Квадрату». Бутаков по-прежнему молчит, покуривает трубочку. Он бы не осудил командира плавбатареи, если бы тот разрешил краснофлотцам отнести брус на «Квадрат», но теперь с уважением думает, что Мошенский поступил абсолютно верно: никаких, даже внешне полезных для дела, уступок командир делать не должен. Слово его должно быть законом. Это главное. Дисциплина расшатывается с малого, иной раз с такого соглашательства с «просьбой» подчиненных… Бутакову пора. Он прощается с Мошенским, желает командиру «Квадрата» боевой удачи.

— Надеюсь вскоре услышать добрые вести о вас и о плавбатарее!

— Спасибо. Постараемся, товарищ капитан второго ранга, оправдать ваши надежды.

Это была их единственная встреча. Больше на плавбатарее Бутаков не бывал и Мошенского не видел…

Однако кое с кем из знакомых ему краснофлотцев он еще встретится. Но случится это почти через год…

…Прошла всего лишь неделя, а Мошенскому казалось, что минул месяц. Дни и ночи слились в единое, неразрывное время.

Мошенский похудел, обветрился. Лицо и руки его, еще недавно по-ленинградскому бледные, успели приобрести крымский загар, глаза лучились энергией.

Честно сказать, он не ожидал, что создание плавучей батареи будет вестись с таким размахом, при участии стольких специалистов и мастеров морзавода. После беседы с полковником Жилиным в штабе ПВО у Мошенского сложилось представление, что плавбатарея будет чем-то вроде большой зенитной баржи. У Жилина все звучало куда как просто. «Оборудуете старый броненосный отсек, установите орудия, приборы — и на якоря, в море».

Мошенский думал, что в основном только его людям — будущему экипажу батареи — придется самим все оборудовать и устанавливать. А тут такое!

Сергей Мошенский испытывал необыкновенный подъем. Он готов был помогать каждому инженеру, каждому мастеру, готов был не уходить с «Квадрата» сутками — и действительно пропадал на нем, оставляя лишь несколько часов на сон. Однако он постоянно чувствовал какую-то тревожащую его раздвоенность души.

Последние пять лет он привык ощущать себя военным, и только военным. Он уверовал в то, что флотская служба — суть и стержень всей его жизни. И вдруг эта метаморфоза… Он — один из строителей батареи. С ним советуются, его теребят десятки людей. Он вдыхал знакомые запахи разгоряченного металла, вслушивался в гул станков и визг сверл, в голоса захваченных работой людей.

Оказывается, сохранилась в нем еще рабочая косточка. Вырос-то он в трудовой семье. Отец и четверо сыновей работали на заводе. Днепропетровский алюминиевый дал ему, Сергею Мошенскому, комсомольскую путевку в новую жизнь, на флот…

В эти дни строительства плавбатареи он порой жалел, что не может в полную меру выполнять какое-то одно дело. Приходилось быть одновременно и командиром, и инженером-судостроителем, и просто рабочим.

…Багровые от натуги моряки подтягивали стальные листы судосборщикам бригады Анатолия Распундовского, и те, рассыпая огненные искры, кроили их, подгоняли, экономя каждый сантиметр дорогостоящего металла.

Мастер Никита Рубан, с усталым лицом и красными от бессонницы глазами, размечал трассы трубопроводов и энергожгутов. В душном нутре «Квадрата» рядом с его бригадой работали электрики плавбатареи. В отличие от других своих подчиненных Мошенский уже знал их поименно. Наверное, потому, что втайне душой тяготел к энергетике.

Тугие и упрямые, похожие на толстенных удавов, энергожгуты сопротивлялись, не хотели укладываться по линии монтажа.