Зеркала

Вскоре и я убедился, что вступать с переводчиком в спор небезопасно, а затевать разговор о вещах, в которых ты разбираешься, а он нет, и вовсе рискованно. Лучше других умел ладить с ним хитрый и находчивый Аббас Фавзи. И хотя Абдаррахман в глубине души презирал Аббаса, держался он с ним дружелюбно и учтиво. Отец Абдаррахмана Шаабана был военным министром. Он послал сына во Францию изучать медицину. Десять лет провел Абдаррахман без всякой пользы, разъезжая из Франции в Англию и обратно. Год или два учился на медицинском факультете, еще два — на естественном, потом по году или чуть больше на юридическом и филологическом, но диплома так и не получил. Вернулся он в Египет после смерти отца; тогда ему было уже лет тридцать. Голова его представляла собой некое подобие растрепанного, лишившегося многих страниц энциклопедического словаря: неплохое владение английским и французским языками причудливо дополнялось обширными познаниями по части женщин и карт, кабаков и театров, кино и публичных домов. Абдаррахман привез с собой жену-ливанку примерно одного с ним возраста. Отец не оставил ему ничего. Старшая сестра с мужем-послом жила за границей. Абдаррахман устроился переводчиком во французское посольство.

— Не проработал там и года: был вынужден уйти из-за пощечины, которую я влепил пресс-атташе.

Он поступил на радио, но и оттуда должен был уйти после того, как с кем-то повздорил. Потом работал в газете «Аль-Мукаттам» до тех пор, пока не обозвал ее владельца неприличным словом, за что едва не угодил под суд. Наконец устроился в министерство, выдержав предварительно конкурс на замещение вакантной должности, о котором было объявлено в газетах. Он привык жить широко, на европейский манер, и жалованья ему не хватало. Зная два языка, Абдаррахман делал переводы для газет и журналов, для издательств, для серии «Карманная библиотека». Все гонорары тут же проживал, много денег у него уходило на воспитание единственной дочери, которую он боготворил. Квартиру они снимали на улице Фуада, 1.[80] Знакомство водили в основном с семьями европейцев — французов, итальянцев, иногда англичан. Он из кожи вон лез, чтобы удовлетворить свое пристрастие к изящной мебели, вкусной еде, тонким винам, изысканному обществу, светским разговорам.

— Европа — это душа мира, ее обитатели — ангелы, а все остальные — просто животные либо насекомые, — частенько говаривал Абдаррахман.

А однажды признался мне:

— Когда смотрю вокруг, мне становится дурно, я чувствую себя чужим среди этих несчастных, невежественных, лицемерных и раболепных чиновников. Ах, отец! Да упокоит аллах твою душу! Зачем ты проиграл в карты все состояние?

О том, что он мусульманин, говорилось лишь в его свидетельстве о рождении. Из всего, что имеет отношение к религии, он знал только имя Мухаммед, остальное его не интересовало. Вместе с тем это был человек смелый и благородный, с чувством собственного достоинства, что, впрочем, не мешало ему быть заядлым курильщиком, большим любителем выпить, страстным картежником и обжорой. Нередко после работы мы вместе шли до трамвайной остановки, что была возле его дома. Абдаррахман говорил не умолкая, а я слушал и наблюдал. Критиковал он все, что попадалось ему на глаза, поскольку оно было хуже, чем в Англии и Франции.

— Взгляни, — говорил он, — как тебе нравятся эти лавчонки? Это же не магазины, а тюремные камеры! А какая грязь на улицах в центре города! Скоро мухи потребуют признать их полноправными гражданами!..

— А что ты скажешь об этих босоногих мальчишках на площади Сулейман-паши?!

— Обрати внимание на вот эту просто уникальную сцену: арба, верблюд и автомобиль в одном караване. А все вы еще кричите: «Независимость или смерть!»

— Тебе и в самом деле нравится этот пресловутый Али Махмуд, чтец Корана?! Слепой, безобразный, вопит, как бесноватый. Сравни это с католической мессой, которая совершается под звуки вечной музыки!..

— Поверь мне, эти политические деятели, которыми ты так восхищаешься, в подметки не годятся любому желторотому чиновнику из иностранного посольства…

— А миллионы грязных феллахов, зачем они живут? Почему их не заменят современными сельскохозяйственными машинами?!

— Лучшее, что создала египетская цивилизация, — гашиш. И все же рядом с виски он ничто!..

— Тебе и вправду нравятся эти писатели? Уверяю тебя, в других странах их сочли бы просто безграмотными…

— Извини меня, но я плюю на всех твоих обожаемых лидеров, писателей и певцов…

— Знаешь ли ты, что было величайшим благом, ниспосланным нам? Европейский колониализм. Грядущие поколения будут чтить его так же, как пророка…

— Ничто не злит меня так, как то, что вы к месту и не к месту твердите о справедливости Омара, хитроумии Муавии, военном таланте Халида[81]. Омар — нищий, Муавия — шарлатан, а Халид — обыкновенный хулиган, на которого не нашлось управы…

— Египетская женщина — единственное существо, достойное уважения. Настоящая львица. Если б ей дали больше свободы, она бы осчастливила этот народ, заслуживающий истребления…