Зеркала Борхеса

– Донести? – Алекс практически рассердился и даже нервно помахал ногайкой над тёмно-тёмно-гнедой головой своего породистого ханского коня. – На того, кто мне – по сути – заменил отца? За такие слова и мысли – и хребет не жалко переломать в нескольких местах сразу… Ворон! Это не к тебе относилось. Приумерь бег. Молодец, послушный… Значит, О-чой, эти места не милы твоему суровому сердцу, поросшему шерстью степных скакунов и горных яков?

– Не милы, хан. Не гневайся.

– Почему? Нам ли, монголам, бояться пустынь?

– Пустыня пустыне – рознь, молодой хан.

– Может, сотник, ты и прав… Солнышко, кстати, задумало отправиться на заслуженный отдых. Грех – спорить с небесными светилами. Значит, и нам пора – озаботиться мыслями о предстоящем ночлеге… Как тебе вон та лощина?

– Хорошее место, – одобрил О-чой. – Саксаула много. Камни поросли разноцветными мхами и лишайниками – лошадки не останутся голодными. Да и сухой кустарник имеется – хватит на пару сотен весёлых походных костров. А завтра, если Боги разрешат, мы доскачем и до реки Хотан – единственной полноводной на всю эту пустыню.

– Останавливаемся на ночлег, – решил Алекс. – И пусть тот, кто не будет проворен и сноровист, пожалеет о своём появлении на этом свете…

Ханское слово – закон.

Удобная такая вещь. Для тех, конечно, кто понимает. Особенно, если этот «кто-то» находится в движении. То бишь, в пути, которому и конца-края не видно. Вечный путь – стезя настоящего монгола. Единственная и безальтернативная стезя… Если этот путь, вдруг, закончится? То что, собственно, будет? Да, ничего особенного. Ровно то, что и всегда. Не бывает Великого народа – без Великого пути. Нет – Пути? Значит, нет и Народа. Так, только шумное сборище отдельных индивидуумов – жадных, грязных, лицемерных и вырождающихся. Пассионарная теория этногенеза[21] – мать её пассионарную…

На западном склоне лощины загорелись весёлые походные костры.

Почему – именно – на западном? По кочану. Во-первых, так было предписано в авторитетной Ясе. А, во-вторых, так, действительно, было по-умному – по утрам именно западным склонам достаётся больше всего живительного солнечного тепла…

Причём здесь – живительное тепло? Ведь речь, если помнится, шла о знойной пустыне?

Шла, спорить не буду.

О пустыне Такла-Макан. Интересное такое место – непонятное, тайное, загадочное и гадкое – до полной и нескончаемой невозможности. Большая и пухлая дыня, лежащая в самом сердце Таримской впадины, которая – в свою очередь – расположена в районе южного Тянь-Шаня. Вокруг Такла-Макан – только горы и нагорья. На севере – Тянь-Шань. На юге – Куньлунь. На востоке – гоби Лобнора. На западе – Гиндукуш. Весёлое местечко, ничего не скажешь…

Такла-Макан – пустыня зыбучих песков. И природно-климатические условия здесь очень суровы. Жаркие дни сменяются холодными ночами, а суточные перепады температур – зачастую – превышают сорок градусов.

«Такла-Макан» переводится как – «Кто пойдёт, тот не вернётся…».

– И это, действительно, так, – старательно помешивая гладко-оструганной самшитовой дощечкой густое походное варево, лениво кипящее в старом бронзовом котле, нравоучительно вещал О-чой. – Ещё во времена знаменитой китайской династии Тан[22] здесь путешествовал знаменитый буддийский монах Сюнь Цзан, оставивший обширные письменные воспоминания об этом путешествии. Так вот. По его утверждениям, в центре этой пустыни раньше располагался древний город, в котором проживали отпетые злодеи. Они на протяжении многих-многих лет грабили и убивали всех купцов, а также всех любопытствующих праздных путников, следовавших через Такла-Макан. Даже странствующих монахов не щадили. В конце концов, Небесный владыка разгневался не на шутку. Целых семь дней и семь ночей дули сильнейшие чёрные ветры, и город исчез с лица Земли, словно бы и не было его никогда… Город исчез, а неисчислимые награбленные богатства остались. Золото в слитках и украшениях, различные монеты, драгоценные каменья – всё это до сих пор лежит в сундуках. Но унести эти несметные сокровища, как повествует Сюнь Цзан, невозможно. Мол, если кто-нибудь возьмет что-либо из этого богатства, то сразу же поднимается черный вихрь, человек теряет дорогу обратно, и – обессиленный – погибает среди раскалённых песков… Если же путник попридержит свою природную алчность и положит драгоценности обратно в сундук, то сможет выбраться из пустыни. Конечно, при условии, что непредсказуемый Небесный владыка будет не против…

– Чингизхан не верит во всякие поверья и проклятья, – лёжа на толстой войлочной кошме, загрустил Алекс. – Наоборот, он их старательно и бесстрашно преодолевает. Словно зарок такой дал в юности самому себе – преодолевать, преодолевать и ещё раз безостановочно преодолевать… Значит, монгольская орда стремится в Такла-Макан, чтобы забрать проклятое золото?