Он оглянулся. Версана смотрела с беспокойством, и его собственная тревога болезненно забилась в висках. Зачем позволил Борису уйти? Надо было плюнуть на порядочность и утихомирить его усилием собственной воли. Но кто же знал, что художник помчит как заяц и в одиночку попрет на ледник…
Понеслись со всех ног. Скатились в глубокую, но сухую ложбину, выскочили на другой ее край. Мишель вскрикнула:
– Смотрите!
Борис карабкался по склону – фиолетово-белая фигурка на ослепительном льду. Элан рванулся через широкую полосу голой земли к кромке ледника. Кричать не стал; крики в горах чреваты лавиной или камнепадом.
Вблизи пятна ноздреватого снега и влажный лед оказались не такими слепящими, да и склон был более пологим, чем виделся издалека. Элан достал темные очки и обернулся к Мишель:
– Надевайте свои.
Она охлопала себя по карманам.
– В сумке остались. И альпеншток там же.
– Тогда шагайте вниз – и не вздумайте долго смотреть на снег.
Версана не тронулась с места.
– Мишель! – сурово прикрикнул Элан. Затем смягчился и взял девушку за плечи. – Я прошу тебя. Здесь надо беречься; это горы, пойми же.
Сдавшись, она быстро поцеловала его и побрела вниз по склону.
Элан поглядел, как там Борис. Художник скакал горным козлом. Еще метров семьсот пути – и доберется до вершины перевала. Надо его подстраховать: наверху могут оказаться неожиданности. Да и попридержать стоит, чтобы не покатился кубарем на спуске. Кроме того, Элану не понравилось, как художник повесил сумку: ремень на левом плече, а сумка болтается справа. Нельзя размещать тяжесть со стороны понижающегося склона.
Он раскрыл альпеншток, зафиксировал крепления и устремился наверх. Наискось пересекавшая ледник тропа была вырублена на совесть, но лед подтаял, подплыл. Элану вспомнилось, как сам кувыркался по снежнику после того, как из-под ног с громом вымахнул Тамарин джинн. Ну, здесь-то джиннов нет…
Откуда-то донесся крик. Оглянувшийся Борис замер, вскинул над головой альпеншток – и вдруг бросился бегом, точно за ним погнались злобные горные духи.
– Стой! – закричал Элан. – Стой, не беги!
Звонкое эхо загуляло над ледником, далеко в стороне покатилась маленькая лавина.
– Борис, стой!
Бесполезно: художник во всю прыть несся по ненадежной подтаявшей тропке. У Элана оборвалось сердце. Псих эдакий, он же сейчас навернется!
Так и есть. Фиолетово-белая фигурка покачнулась и вместо того, чтобы упереться альпенштоком, бестолково замахала руками в попытке удержать равновесие. Сейчас по-идиотски размещенная сумка перевесит… Несколько мгновений Борис дергался на тропе, затем опрокинулся и покатился по склону.
Снизу долетел визг Мишель. До крови прикусив губу, вне себя от сознания собственной беспомощности, Элан смотрел, как художник несется вниз.
Борис сделал то же самое, что в свое время тигреро: сгруппировался, прижал колени к груди и прикрыл руками голову. Крутизна здесь была меньше, чем там, где убился Элан, и несколько отчаянных секунд тигреро надеялся, что все обойдется, – однако Борис внезапно исчез. Пропал, будто не было вовсе.
За что – ну за что им это все?!
Тигреро оглядел пустой склон. Отметил точку, где исчез художник, прикинул расстояния. Чем пересекать склон наискось, проще спуститься с ледника по тропе, пройти низом и затем вновь подняться метров на сорок. Что привиделось этому кретину, отчего он потерял голову и стремглав рванул по скользкому льду? Элана подташнивало; он подавил дрожь в коленях и двинулся вниз.
Перепуганная Мишель подскочила к нему, едва он ступил со льда на твердую землю.
– Элан, что это?!
– Расселина во льду. Идемте.
Они зашагали по шуршащим сырым камням, меж которыми поблескивала талая вода.
– Что теперь? – спросила версана.
– Будем доставать – если сумеем, – хмуро отозвался он. – Но у нас ни черта нет – ни ледорубов, ни скоб, ничего.
– А как же тогда?…
– Понятия не имею! – взорвался Элан. – Я охотник, а не альпинист. Сдохнет там к чертовой матери, вот и все! – Он помолчал, стиснув зубы. – Извините.
Мишель провела рукой по лбу, жалобно призналась:
– Я сойду с ума.
– Мы все давно сумасшедшие, – он криво усмехнулся. – Вы останетесь внизу – и если меня угораздит сорваться, будете ловить.
– Элан, – Мишель тревожно заглянула ему в лицо, – вы не полезете в расселину один?
– Я не самоубийца. – Он остановился у белесого камня, который заметил сверху. – Здесь. – Еще раз проверил фиксаторы альпенштока – уж больно ненадежна складная игрушка – достал из ножен свой охотничий нож, взял в левую руку: чем черт не шутит, вдруг и он пригодится. – Ну, я пошел.
Версана, как ребенок, уцепилась за рукав:
– Элан!
Он обернулся. Мишель облизала пересохшие губы, сглотнула.
– Я люблю тебя, – вымолвила она. – И не хочу потерять. Будь осторожен.
Уже второй раз она уверяла мужчину в любви, не успев полюбить по-настоящему, однако надеясь превратить слова в талисман, который убережет дорогого ей человека.