Зеркала и галактики

– Во-первых, – начала она, когда я открыл дверь свободного номера, – Джон – мой бывший супруг. Во-вторых, – она помогла уложить Шона и принялась энергично растирать ему лоб и виски, – как я могла засунуть его в клинику, если он не желал лечиться? Ты что, не знаешь, как свято у нас блюдут права человека?

– Он убил десять человек, – повторил мистер Смоллет, массируя Шону левое плечо.

– Кто это видел? Том так сказал, да Джон. Ты знаешь, чего стоят слова.

– Юна, ты врач или нет? Ты в состоянии оценить… предсказать его поведение?

– Александр, – Юна-Вэл выпрямилась, прекратив растирать Шону голову, – я не психиатр. И поверь: мне хватало иных забот, кроме как держать под надзором Джона.

– Но он – псих. Опасный псих, и ты это знала лучше прочих.

– Я знала, что он измывался надо мной, – отрезала Юна-Вэл. – Но никогда – слышишь ты? никогда! – он не пытался наводить порядок и оберегать чужих ему людей от Птиц или кого другого. По крайней мере, не говорил об этом. – Она снова занялась Шоном.

Я шагнул к двери. Разговор не для моих ушей, и в номере мне было нечего делать.

– А уж коли речь зашла о сумасшествии, – гневно продолжила Юна, – так что – загнать в клинику всех поголовно? И тебя, и твоих risky fellows? Вы такие же сумасшедшие!

– Не спорю, – миролюбиво признал мистер Смоллет. – Весь RF – сплошное безумие; доктор Ливси это верно подметил.

Я вышел в коридор. На стенах багровели горсти искусственных углей, и мне вновь захотелось сжать их в кулаке.

Со второго этажа спустилась мать. Волосы были сколоты на затылке, лишь несколько локонов свободно падали на плечо. Красивая у меня мать… но Юна краше.

– Опять что-то случилась? – спросила она.

Я помотал головой. Она вздохнула:

– Господи, когда ж это кончится? Погляди, – мать протянула мне ожерелье, сплетенное из ниток жемчуга и мелких алых перьев. Перья были похожи на кровавые капли. – Можно ей подарить? Это, в общем, дорогая вещь, – пояснила она неловко, словно оправдываясь. – Энглеландский жемчуг и перья Птиц – такого нигде больше нет. Жемчуг дарил твой отец, а перья… ну… ими ты был Осенен в первый раз. Я сама сплела – к нашей с Дэвидом свадьбе.

– Ты выходишь замуж?

Мать кивнула, смутившись. Я давно знал, что доктор Ливси хочет на ней жениться, однако не ожидал, что все уже решено.

Она с сомнением оглядела ожерелье.

– Что – не ахти? Думаешь, ей не понравится?

– Понравится, – вымолвил я, хотя был уверен, что Юна в жизни не наденет ожерелье с вредными перьями. – Очень.

И ушел в холл. Не стоять же под дверью номера, где осталась Юна-Вэл; и не было ни малейшего желания возвращаться в ресторан.

Входная дверь предупредительно открылась, в холл влетели снежные хлопья и каплями осели на полу. Снег валил преизрядный, свет фонарей бессильно в нем увязал, моря было не разглядеть.

На верхней ступеньке лестницы сидел Рысь. Наш белый с рыжими пятнами котун прядал ушами, стряхивая ложащийся снег, шерсть на спине подергивалась. Вообще-то Рысь недолюбливает снегопад.

– Кого сторожишь? – поинтересовался я. – Поджидаешь соседушку?

– Мяу.

– Она не придет. По такой непогоде.

– Мяу.

Рысь потряхивал ушами и ждал, на что-то надеясь. На усах повисли белые хлопья. Надоест дожидаться – сам к своей душечке побежит. Одному мне бежать некуда. И пожаловаться, как мне плохо, некому. Не стану плакаться ни матери, ни Тому. С Рысем, что ли, поделиться?

– Джимах! – через порог скользнул поюн, встал столбиком возле котуна. – Не двигаться. Я с тобой.

– Мяу, – отозвался Рысь.

Подошел Хэндс.

– Где они?

– Приводят в чувство Шона. Сильвер оглушил его из станнера.

Пилот выругался.

– Знал бы – в полицию его сдал. За то, что он с Юной творил. Она вечно его защищала – оттого что он помогал ей с RF. – Хэндс помолчал, наблюдая, как снег заносит наших зверей; они на глазах превращались в заснеженные пеньки. – Джим, у тебя вправду есть предчувствия?

– Ничего у меня нет. И никого, – вырвалось против воли. Не хотел ведь жаловаться.

Пилот мог бы возразить, что я неправ: у меня есть мать, Том с Шейлой и доктор Ливси, есть Рысь, лес и море. Наконец, есть деньги и вся жизнь впереди, и я волен покинуть Энглеланд и отправиться искать новых приключений и новую любовь. Я согласился бы, если б он так сказал, но Хэндс промолчал. Лишь провел ладонью мне по спине, и от его прикосновения стало легче, как будто мы были на борту RF-корабля или на Острове Сокровищ.

– Где эта бестолочь? – спросил пилот. – Дурной кургуар. И Шона не уберег, и сам смылся.

Я поглядел сквозь летящий снег. Ничего не видать. Надо было о чем-то заговорить, чтобы Хэндс не думал, будто меня нужно еще жалеть и утешать.

– Израэль, помните, мы с Юной-Вэл ухитрились создать иллюзии… Две здесь, а потом на «Испаньоле» отличились. Как по-вашему: отчего это было?

– Твоя Осененность и наши RF-умения одной природы – дары Чистильщиков. Юна испытала их гостеприимство и тоже что-то обрела.

– Ну и что?