Зеркала не отражают пустоту

Он шел по тропинке осеннего парка под ослепительным светом Дневной Звезды. Это время года Грэсли любил особенной любовью, потому что во всем пространстве в этот момент ощущалось какое-то мудрое спокойствие и согласие со всем, что происходит вокруг. Даже несмотря на то, что впереди ожидались холодные дни и опустошенность, потому что листва опадет и деревья предстанут во всей своей уязвимости и незащищенности, но зная об этом, природа продолжала радовать красками: золотыми, багрово-красными, желтыми и уже с коричневыми прожилками. Ему хорошо было идти без всякой конкретной цели, просто двигаться и наблюдать за мельчайшими изменениями, происходящими каждый день: вот вчера еще это дерево было полно веселым шелестом листвы, а сегодня прощается с нею, пытаясь удержать, рвущие ветром листья. Но в нем не было той отрешенной печали, какая бывает зимой, когда кажется, что она никогда не закончится, и снег никогда не растает. Да, ему так иногда казалось или это чувство совпадало просто с некой усталостью, которая особенно заметна в то время года… Но сейчас еще все было иначе. Ему хорошо думалось. И вспоминая свои разговоры с Мэрдоном, он уже относился к ним спокойнее, в конце концов, каждый имеет свое представление о том, как всё устроено. Сейчас ему пришла в голову мысль: «Создатель думает этот мир». Может быть, само выражение было не совсем литературным, но зато точным. Именно так – «думает». Грэсли представлял себе, что мысль переходит в образ, а тот в свою очередь уплотняется и материализуется. Но для этого необходима внутренняя сила, которая существует у Создателя, и частично он передает ее нам, так как мы являемся частицами этой цельной и универсальной Сущности, у которой может быть много имен, но ни одно из них не способно полностью объяснить всей Системы подобных взаимоотношений. Сама же сила не имеет знака + или – , потому что она в этом смысле нейтральна, и всё зависит от того, кто применяет ее, куда направляет и что желает получить в конечном результате. Это понимание давало Грэсли убеждение в том, что негативная энергия может переходить в позитивную. Если бы удалось это понять до конца и научиться вычленять нейтральную силу, которая способна была бы наполнять собой всё пространство, включая сюда и нас самих, то не было бы никакой агрессии вообще, потому что эта негативная энергия со знаком минус, могла быть погашена. Он думал над этим уже давно, периодически уходя от этой темы за неимением четких параметров для разработки своей идеи. Он не знал, что такое сила, то есть, что такое аккумулирование энергии, не в техническом смысле – в виде батарейки, а в биологическом, но не природном как, например, аккумулирование, происходящее из колебания окружающей среды: ветра, света и тому подобного, а именно энергии, заключенной в нас самих. Это, скорее всего, психическая энергия, если поддерживаться веры в то, что мысль материальна. Но как уловить момент ее перехода из одного состояния в другое? Вопросов было много, но ответа он пока не нашел. Грэсли знал, что энергия может накапливаться. Если брать всевозможные виды энергий, например, водород, который тоже можно рассматривать как накопитель энергии, не говоря уже о тепловой и других видах энергии. Но каким образом это происходит в нас самих? – спрашивал он у себя или у того, кто задавал ему подобные вопросы, желая, чтобы он что-то решил сам и что-то изменил здесь, раз уж родился и живет. А то, что каждый рождается для какой- то цели, он не сомневался, иначе пришлось бы признать, что вся наша жизнь, как и сам этот мир – всего лишь цепь случайностей, подобно хаотичному столкновению атомов. Но было ли это в его власти – узнать подобную тайну: что такое сила и как ее энергией можно управлять, Грэсли не знал. А без решения этого вопроса, не решались и остальные, как ни странно. И то, что он собирался выехать на место событий – на западную окраину, не говорило еще о том, что он был готов объяснить себе и другим причину происходившего там, потому что у него не было самого главного – ответа на вопрос: как работать с подобными энергиями, несущими разрушение. Он вообще не понимал, для чего нужна агрессия, и для чего направлять свои силы на увеличение хаоса в этом мире. Зачем это всё, если природа дает столько тепла, света, добра, красоты? Она созвучна с любовью (так Никия называет то, что происходит между ними, а он поддевает ее тем, что не видит смысла в этом слове). Все он прекрасно видел, хотя для этого нужно не зрение, а какой-то внутренний орган, спрятанный где-то в глубине нас, считал Грэсли. Воспоминание о Никии заставляло его всегда улыбаться. Было в этой девушке что-то такое – абсолютно природное, лишенное всякой искусственности, которая так надоедала по жизни, что порой ему казалось, будто он живет в каком-то пластмассовом мире, прикосновение к которому не дает ни тепла, ни прохлады: ни холодно ни жарко, а скорее – безразлично или, говоря языком ощущений – никак… Однако некоторые именно это называют комфортом, но ему в нем чего-то всегда не хватало. А когда приходит Никия, он начинает понимать, чего именно ему недостает, хотя словами все равно не может выразить всего того, что приносит с собой она. Хорошо бы уехать с ней хоть на несколько дней куда-нибудь к морю или в горы, чтобы никого не было рядом: только мы вдвоем, – подумал он. Но намечающаяся командировка перечеркивала все его мечтания. А предстоящая встреча с Мэрдоном напрочь портила настроение. Он поймал себя на мысли, что оттягивает момент их встречи не потому, что чего-то боится, а просто не хочет оказаться в потоке его слов, на которые придется как-то отвечать, а их диалоги никогда ни к чему не приводили, кроме еще большего углубления трещины, образовавшейся когда-то между ними. Странным было то, что сам Мэрдон как будто не испытывал к нему таких неприятных чувств, помня об их старой дружбе. Это невозможно было объяснить, и Грэсли не пытался себе ничего объяснять. Но дело – прежде всего. И выждав еще пару дней, он пошел на разговор с ним.