Зеркала не отражают пустоту

Да, на этой планете был свой источник света, и в отличие от зеркальной планеты, здесь его именовали Дневной Звездой, что, впрочем, не меняло сути дела. Вся система Дневной Звезды имела 8 планет, но только на одной из них существовали приемлемые условия для жизни. Это никого не удивляло и никаких вопросов не вызывало, потому что так было всегда, по крайней мере, во временных границах, доступных для понимания истории планеты и доказанных учеными, занимающимися всевозможными научными изысканиями, включая геологию, к которой Грэсли имел очень незначительное отношение, скорее дилетантское, если говорить об этом предмете серьезно. Однако сейчас он был совсем далек от науки, потому как вообще не мог ни о чем думать, когда обнимал Никию. И это были для него вдвойне благостные минуты: во-первых, не думать, а во- вторых, обладать ею, чувствуя себя свободно циркулирующей субстанцией, а не сконцентрированным комком мыслей, отстраняющих тебя от всего поистине живого. Никия была воплощением этого живого и его спасительницей, его отдушиной, его усладой, как говорили в старой поэзии, к которой она пыталась приручить Грэсли, как одичавшего в своих многочисленных формулах и схемах. И забывавшего порой о существовании другого мира, в котором было иное содержание и прекрасные ощущения, даруемые телом и получаемые им в ответ, испытывая при этом такое же наслаждение. Обмен позитивных энергий, как говорил он. А Никия называла это странным словом, смысла которого Грэсли не понимал, потому как в нем и не было никакого смысла, по его мнению. Он скорее заключался в ощущениях, именно ими он так дорожил, не находя подобного более ни в чем, как только в слиянии их тел, ибо это захватывало его всего целиком, словно в этот момент он терял всякий контроль над собой и всякую власть над своим сознанием. И это было необычайно приятно.

– Знаешь, мне безумно нравится такое бессознательное состояние, при котором я обретаю невыразимую легкость, как будто в этот момент перестает действовать гравитация, и кажется, что возможно всё.

– Грэсли, на самом деле возможно всё. Мы просто не знаем, на что способны в такие минуты, потому что переходим в другое состояние, которое нам не может до конца просчитать ни один компьютер и даже тот, что находится в твоей голове, и который ты называешь мозгом и доверяешь ему абсолютно.

– А ты считаешь, что безмозглому существу жить гораздо приятней, исходя из твоей логики? Оно получает массу удовольствий и никаких страданий в результате?

– Не вплетай сюда, пожалуйста, своего внутреннего соглядатая, который всё пытается объяснить и разложить по полочкам. Его здесь с нами не должно быть вообще, по определению. Представь, что это другой мир и в нем своя система, свой алгоритм. И тебе совсем не обязательно его понимать, просто нужно принять всё, как есть и ощущать. Понимаешь, что значит ощущать?

– И всё? Так просто.

– Но именно этого ты не умеешь делать, и я боюсь, что никогда не сможешь, потому что не веришь, будто что-то может быть простым. Ты привык надо всем думать. А здесь, напротив, не нужно думать.

– Я согласен с тобой. Можешь считать: ты убедила меня, тем более что твоя способность выключать мой разум просто феноменальна. Наверное, поэтому я так тянусь к тебе, как к чему-то необъяснимому. Ты Никия – явление высшего порядка для меня. И самое удивительное то, что у меня нет никакого желания это разгадывать. Мне кажется, что тогда исчезнет что-то очень важное. Тебе может странно слышать подобное от меня, но я на самом деле вовсе не хочу знать всё об этом мире, о себе, о тебе. Я боюсь, что на этом всё закончится, исчезнет смысл моего существования, потому что не к чему будет больше стремиться. Большая жирная точка. И конец всему. И – пустота вечности, в которой так одиноко. Я не хочу испытать этого вселенского одиночества.

Он прижал к себе крепче разгоряченное тело Никии, как будто хотел слиться с ней каждой своей клеткой, чтобы между ними не было никакого пустого пространства: ни миллиметра, разделяющего их.

2.