Вечером Грэсли не пошел домой, оставшись на дежурство, как вписали в журнал, и это не должно было вызвать никаких подозрений ни у кого, как и просил шеф. И когда опустели коридоры Лаборатории, он решился воплотить свою мечту в реальность. И вот перед ним открылась заветная дверь в далекий мир. В первый момент он растерялся, не зная с чего начать, потому что материал был слишком обширным и весомым по своей значимости, и находился в разных вариантах: в письменном виде, в аудио и в визуальном своем воплощении. Искать информацию в таком объеме дело совсем непростое. Он для себя разделил все на несколько частей, составив своеобразный план действия, определив более значительное и менее значительное из всего, что имелось в его распоряжении. Во главе этого плана, конечно, стояла мутация и мутагены, потому что в них он считал и заключена основная причина. Он исходил из временной ситуации, то есть, из происходящего именно сейчас – в настоящее время, но, чтобы дойти до истины, нужно было разматывать клубок в обратном направлении – до того места, где он начинался, двигаясь постепенно в прошлое в поисках исхода причины, ища то, что могло быть толчком к нынешней ситуации. Что же касается мутации, то он выяснил довольно быстро, что у предков тех, кто проживал на этой планете, последняя глобальная геномная мутация случилась примерно 100 миллионов лет назад. Именно тогда произошло возникновение приматов. Но это слишком далеко, – подумал он и прокрутил время вперед, то есть, ближе к настоящим событиям, потому что данная информация о приматах ничего не давала ему: она была общим местом для всего вида в целом. А ему нужна была точка, в которой начинался разлом: разделение между одним и тем же видом. И даже одним и тем же родом, если смотреть на наличие идентичного генетического кода, что в целом определяло идентичность общего когда-то народа, в который, по меньшей мере, входило три, ныне разделенных этносов, если следовать строгому анализу. Но если пренебречь мелкими деталями, то корни являлись общими еще и с некоторыми другими народностями. Это было одно родовое дерево. Но ветер истории так пообломал его ветви и так поистрепал его листву, что напоминать этим «родственникам» об их едином предке было сейчас бесполезным занятием, а в некоторых случаях даже опасным. Парадокс заключался в том, что как раз абсолютно совпадающие этносы стали врагами. Неужели им не знакомо такое понятие как генетика? – спрашивал он, понимая, что его вопрос повиснет в пространстве. Ведь 4 народа, в генетическом смысле, еще в каменном веке образовались именно в таком виде, как единое целое. Гаплогруппа R1a и все показатели ДНК говорили об этом, и даже с антропологической точки зрения это был один этнос. Да и сейчас, сравнивая их лица, Грэсли не мог найти особенных различий. Разве что в процессе миграций произошло некоторое смешение кровей, когда одна часть народа немного разбавила свою генетику с севера, а другая часть впитала в себя чужую кровь, приобретя некую смуглость, карий цвет глаз и черные волосы, но это было не так значительно, потому что не отражалось в общей генетической картине.