А между тем поезда должны ходить по расписанию, телефоны — исправно работать, учителя — учить, а родители — кормить своих чад. Жизнь должна идти своим чередом, чтобы юные крикуны, повзрослев, могли занять свое место под солнцем и стать частичкой общества, которое трудится ради них и ради тех, кто придет следом.
Да, так я сказал, что погода стояла безнадежно-серая. А безнадежность легко передается.
И виной всему кризис веры. Когда я мучился от своей так называемой депрессии — сейчас уже, к счастью, можно говорить о ней в прошедшем времени, — меня здорово встряхнуло письмо одной моей читательницы, я не знаком с ней лично, но она часто пишет мне из своего провинциального городка. Женщина эта очень больна и одинока, но вынуждена работать, дабы прокормить себя; в последнем письме она писала, что начала терять веру.
Я не ответил ей, не смог. Вернусь домой — обязательно напишу. Мне было очень трудно и больно читать ее письмо, оно свалилось на меня слишком неожиданно. Но теперь я знаю, как ответить. Я напишу: «Мне было тяжело читать ваше письмо, делайте что хотите, но веру обретите снова и немедленно сообщите мне об этом». Если даже такой человек не верит в бога, то что же делать всем остальным?
Или, может, она полагает, что верить в бога означает верить всему и всегда?
Много лет назад я, кажется, уже говорил об этом в одной своей книге: для многих из нас вера есть стремление к вере, умение смиренно принимать все сомнения, колебания, внутреннее смятение, периоды душевной пустоты и минуты слабости, но быть непреклонным в этом смирении.
Конечно же, есть на свете люди, идущие по жизни чеканным шагом. Как правило, такие люди слепо верят в самих себя. И на мой взгляд, они совершенно безнадежны. Я настолько привык сомневаться в собственных побуждениях, стремлениях и особенно в способностях, что, потеряй я хоть на время эту неуверенность, скорее всего, сошел бы с ума.
И уж коль скоро мне трудно поверить в себя — а себя я знаю, вижу, осязаю, — то чего тогда стоит поверить в бога, в учение церкви, в загробный мир? Я убежденный сторонник сомнения, поскольку считаю, что в нем — основа терпимости и взаимопонимания. И если бы когда-нибудь я впал в ересь, то предпочел бы ересь доктора Жункозы — постарался бы представить, как Христос мучается теми же сомнениями, которыми я терзался в молодости, которые посещают меня сейчас и которые не дают покоя моей доброй знакомой.
Не веря ушам своим, я поднялся с места.
Где-то там, внизу, зазвучала, и довольно громко, песня в исполнении «Битлз». Интересно, что за птица ее распевает…
Я подошел к окну и перестал верить не только ушам, но и глазам. Внизу стоял пикап, желтый, как… Да будет тебе, Мануэль, — просто желтый пикап, без водителя, зато оснащенный двумя громкоговорителями, из которых и лилась та самая песня. Потом чей-то голос вдруг завопил, что кто-то неизвестно где готов ликвидировать все залежи бог знает чего по смехотворной цене. Затем грянула другая музыка — зажигательный африканский мотив. Сначала я было решил, что это галлюцинация, но вдруг на память пришел один рассказ Буцатти, а следом за ним сцена всемирной катастрофы из научно-фантастического фильма: после разрыва бомбы, убивающей людей, но оставляющей в сохранности вещи, в городе, населенном мертвецами, продолжают работать телевизоры, магнитофоны и стереосистемы. Наконец из лесу, на ходу застегивая штаны, вышел мужчина, и я понял, что это просто-напросто один из тех представителей рода человеческого, которые могут существовать только при включенном радио и телевизоре.
И снова как каждый день: в дровяной сарай за головешками, в гараж — за всяческим хламом для растопки. Посмотрим на небо… Чуточку прояснилось, правда, солнце все равно уже село. И — домой, в свою нору, под затихающую вдали музыку.