Зеркальный гамбит

Теперь можно было идти дальше. Нужно было идти дальше. И я даже пообещала Полечке, что мы так и поступим. Но я всё тянула и тянула. Всё ждала, когда вернутся мужчины и возьмут на себя ответственность за моё и Полечкино будущее.

– С ними проще, понимаешь? – поясняла я дочке. – С ними можно быть слабой и глупой, понимаешь? Нет. Не понимаешь. Вот вырастешь – поймёшь!

– Агууууу, – улыбалась Полечка.

– Если они достанут бензин, можно будет найти на шоссе мотор и добраться до хозяйства хоть завтра, понимаешь? И не бояться ничего в пути!

– Агаууууу.

– Потому что они мужчины, Поля! Они сильные и ответственные! Они наши с тобой защитники. Как, например, Сенечка. Ну? Что посоветуешь?

– Лгуууу…

– Я тоже думаю, что стоит подождать!

– Маша! Маша…

Я вздрогнула, замерла… Выдохнула облегченно, даже радостно, увидев перед собой живого и необычно возбужденного Николая.

– Маша… Милая Маша! Вы бы видели! Ты бы видела, милая… Там даже охраны не стояло. Босы – безмозглая слизь. Аванес сразу чпокнул пятерых, я двоих! Потом остальных дорезали. Я убил их всех, Маша… У них мозги вылетали просто! И раз, два, три… В человеке, оказывается, столько дерьма! Ты не представляешь! Мы взяли у босов мотор. Ещё три канистры бензина. Мясо. Хлеб. Патроны. Антибиотики. И инсулин! Ты знаешь – инсулин сейчас можно обменять на что угодно. Маша, надо идти! Аванес ждёт нас на шоссе… Маша! Я убил! Я их всех нахрен чпокнул! Маша, я сейчас могу сказать. Я хочу, чтобы ты знала – я люблю тебя… У нас есть немного времени, ты мне только верь, Маша. Я очень люблю тебя, маленькая. Всегда любил. Я защитю вас всех!

И он повторял это «защитю», расстегивая штаны, улыбаясь глупой детской улыбкой, и трогая меня тонкими отчего-то липкими пальцами, и суясь губами в мою шею. А я слушала, как гулит Полечка, которую я осторожно положила на пол рядом с реборном, и думала, что патроны, мотор и три канистры бензина – это отлично. Великолепно! Блестяще! Изумительно! Зачёт!

Правда ведь, Полечка? Мама ведь у тебя молодец? Мама ведь могла в любую секунду кончить эту слюнявую гнусь, но не стала – потому что слюнявая гнусь приведёт нас к машине, а машина, Полечка, это наша с тобой жизнь.

* * *

Я позволила Коле помочь мне с пальто и слингом и доверила тащить свою почти пустую наплечку. Он порывался помочь и с «детьми», но я как-то отболталась. Было это нетрудно. Возбужденный, жалкий Коля продолжал твердить про то, что он всех чпокнул, и что мне теперь есть на кого положиться, и про любовь, и так далее, и тому подобное. А я вся исхохоталась внутри, потому что теперь у меня имелось целых три канистры бензина! А у Коли имелось всего лишь несколько минут.

Хитрый Аванес мог бы всё почуять сразу, но его сильно сбивали и расслабляли мои «дети». Доверься он нюху, прислушайся к интуиции, вряд ли позволил бы мне забраться на заднее сиденье абсолютно целого патрика, не повернулся бы спиной, ковыряясь в замке зажигания.

– Маша… Ты пристэгнись, да. Не очкуй и не бзды! Сейчас поедем… Утром на мэсте будем, да! Коля, давай быстро-быстро тоже садись, не как мышка, да.

Коля Зверев звонко и много отливал на обочине.

Когда же он подбежал к машине, с Аванесом было кончено. Пчак снес старому хачу все сухожилия, и седая голова откинулась назад, держась на одних лишь позвонках. Тело Аванеса грузно вывалилось из машины, голова глухо стукнула об асфальт. Аминь!

– Что? Маша… Как? Почему, Мария Владимировна? Я же вас люблю!!! – человек с жидкой бородкой, похожий не то на испуганного дьячка, не то на дизайнера интерьеров, нелепо размахивал руками, прыгая перед капотом. – Мария Владимировна! Я и вас защитю! И детей! Помилуйте, мы же интеллигентные с вами люди!

В эту секунду я и осознала, что кончилось то последнее, что оставалось ещё во мне от бабель-хома. Кончилась та крошечная тварюшечка, что должна была сейчас чувствовать себя униженной, использованной и несчастной. Та, что искала сперва защиты, потом возмездия, а позже – и неопровержимых доказательств своей силы и бесстрашия. Больше мне этого не требовалось.

И я в последний момент резко вывернула руль вправо, чтобы не задеть Колю Зверева, но все-таки случайно чиркнула зеркалом по плечу. Коля поскользнулся, упал, закричал не то от боли, не то от страха того, что я сейчас развернусь и вплющу его вместе с его бородой, кандидатской степенью и убогой любовью в заснеженное шоссе…

Но кому это интересно? Хома нах. Пусть коптит.

– Полечка… Поехали, милая! Пора домой.