Зеркальный гамбит

– Ну, ты даешь! Артель – шикарная контора, в которую мечтает пристроиться всякий чел, если у него, конечно, есть мозги. Это почти невозможно – там все места на тысячу лет вперёд расписаны. Но тебе повезло! – она подняла жирный палец и поводила им перед евстигнеевским носом. – Существуют паутиноукладчики. Жестянки, которые прокладывают сетку в дальнем. Работа собачья, небезопасная, но платят отлично! Так вот на укладчики нанимают только парные экипажи, но чтоб официально муж и жена, потому как вахты долгие и традиция такая… Ну, и чтобы один обязательно пилот, а второй с биосистемами мог возиться. А теперь внимание: я кто, по-твоему? Я – пилот! Не веришь? Хочешь, лицензию покажу сейчас! По-моему, это судьба. Ничего личного, только здравый смысл. Как тебе?

Она говорила долго. Слишком долго, чтобы Евстигнееву хотелось всё это выслушивать. Но главное он понял на самой первой минуте рассказа – у него будет работа. И лаборатория. И шесть месяцев абсолютного покоя. Существовал лишь один минус – женитьба, но Евстигнеев предпочёл об этом пока не думать, тем более что Софи сама сразу оговорила фиктивность брака.

– Если почешемся и успеем на собеседование к следующему вторнику, то через месяц будем уже на вахте. Ну что, товарищ техник… За марьяж? Кстати, мне сегодня тридцать.

Софи солгала. В тот день ей стукнуло не тридцать и даже не тридцать пять. Она родилась на десять лет раньше Евстигнеева и даже не в один с ним день. Евстигнеев узнал об этом в момент регистрации брака, когда его взгляд случайно упал на её паспорт с гербом Артели на корочках. Уже позже Софи призналась, что специально таскалась по биржам – подыскивала неженатого биотеха. Дело было в том, что Софи уже больше года стояла в «черном списке» Артели и могла вот-вот лишиться гражданства, поскольку к тридцати девяти годам оставалась бездетной, что Артелью не поощрялось. Проболтавшись на паутиноукладчиках в марьяже со своим бывшим, Софи растеряла квалификацию и после развода оказалась невостребованной. Возраст, бездетность и практически полная профнепригодность… С ней беседовал лично вице-президент. Долго извинялся и поил кофе из высокой оранжевой кружки. Артель не любила расставаться со своими людьми, но содержать балласт она не любила ещё больше. Софи была в отчаянии. Дочь артельщиков, рожденная и воспитанная в анклаве, она не представляла, как можно жить иначе. Как можно просыпаться не под привычные флейты «Либертате» и встречать Рождество где-то, кроме предоставленного для рождественского бала дворца, украшенного оранжевыми лентами и розетками с изображением улыбающегося паука в центре.

– Если бы не ты, я бы, наверное, решилась… – разоткровенничалась Софи уже после успешно пройденного Евстигнеевым собеседования. – Ну, ты понимаешь… Смысла жить никакого – ни детей, ни друзей… Сбережения есть, но зачем они, если я не там. Не со своими. Понимаешь?

– Наверное, – Евстигнеев вздыхал. Он хорошо помнил, как ещё не так давно по утрам собирался на автомате, чтобы уже возле двери вспомнить, что его «альма матер» уже даже не мачеха, а так… комплекс зданий и сооружений.

– Вот так-то… Знаешь, Артель – это такое место! Неартельщик даже представить не в состоянии… Все вместе, все друг другу помогают, любят друг друга как братья… Артель – это семья. И, кстати, Евстигнеев, про семью… Ты мне нравишься как мужчина. Понимаешь?

Вот этого Евстигнеев совершенно понимать не желал.

Ночью, в королевском номере роскошного отеля, снятом Артелью для молодоженов в качестве свадебного подарка, Софи, изрядно нахлебавшись шампанского, полезла целоваться. Евстигнеев сухо напомнил, что договоренности их не предусматривают никаких отношений, кроме рабочих. Софи поприставала с полчаса, потом пьяно захныкала.

– Обижаешь, Евстигнеев… Я всё-таки ещё молодая и красивая женщина.

– Возможно, – Евстигнеев смотрел в пол, стараясь не поднимать глаз. – Но мне это как-то не интересно.

– Ты что, импотент? Или, может, девственник? – расхохоталась Софи громко. Чтобы спрятать за смехом женскую нехорошую обиду.

– Угу, – Евстигнеев нехотя кивнул. – И не намерен ничего менять.

* * *