Зеркальный гамбит

И если Устина права, если ключом действительно служит зелёный цвет; если Гварда ляжет, как послушный пёс, стоит показать ему что-нибудь зелёное – то мне ему показать нечего. А пройду ли я его без ключа – большой вопрос.

Впрочем, всех остальных я вроде бы миновал. Хотя… Птицы и древа. Меня беспокоили эти птицы и древа. Иногда я посматривал на небо, не летит ли там что-нибудь величиной с коня.

Нет, никого там не было. Ни чудовища, ни даже воробья.

Тут царила какая-то пустая, почти бесснежная зима.

Начались скалы, а к скалам жался голый чёрный лес. Небо словно истончилось и потемнело. На камнях, облитых серым мёртвым мхом, иногда я видел царапины. Словно что-то точило о них когти.

Что-то, передразнил я себя. Каков романтик. Как будто я не знаю.

Гварда, конечно. Спускался, бродил здесь, да и точил.

Я прикинул размер когтей и подумал, что Божья книга таки не врёт. А жаль, я так надеялся на то, что они там прихвастнули.

Я ускорил шаг, всматриваясь в лес, который казался засохшим. Он стоял, чёрный, будто в нём запуталась ночь, сухой, покрытые скудным снегом вышние ветви были как штрихи по краю. Кое-где тускло бронзовели кроны зимних дубов, жадных до собственной листвы. Они будут хранить её всю зиму. Странно, подумал я, ведь Гварда ходит здесь, как же зелень, которая для него запретна?

Потом понял. Пока лес зелен, он и не приближается сюда; никак не может. И именно поэтому божники отправляются кормить Гвард среди лета.

Я вошёл под лесную неприветливую сень и пошагал вперёд. Здесь когда-то была дорога; кроны над головой не смыкались, тянули друг к другу ветви, но пока достать не могли. Лет через сто тут и впрямь всё зарастёт.

Тоннель был достаточно широк, чтобы здесь прошёл Гварда. Такой, каким он нарисован на старых жёлтых страницах дрожащей рукой.

Да уж, я б под диктовку Богов вообще ничего не нарисовал бы.

– Помогиии… – тоскливый, с переливом, звонкий голос позвал меня. Рассыпался о деревья, и, подрагивая, разлёгся в холодном воздухе.

– Помогиии… – и мольба, и просьба, и жажда, и страстное желание ответа. Да что ты будешь делать.

Я остановился и прислушался. Далеко слева. Кого б ещё занесло в такую даль? Кто мог терзать невинную – а может, тысячу раз виновную – жертву?

По второму вопросу я мог бы составить список. Но не Гварда, и то хорошо. Там на помощь-то особо не позовёшь.

– Помогииии…

Иду. Разве ж я пройду мимо, последний рыцарь на краю мира? Я усмехнулся.

Было в этих криках о помощи что-то задумчивое. И такое личное. Не помогите, а помоги. Как будто мне.

Эх, подумал я. Красавицы проклянут его, и отвергнут.

И свернул с тропы в чащу.

Было темно. Чёрные палые листья, тёмно-серые стволы, головокружительное сплетение веток; мир, будто бы второпях заштрихованный пером – рваные, колючие линии, терновник, дубы и что-то неведомое мне. Голос доносился всё чётче, не то чтобы громкий, но хорошо слышный в тишине. Хотя воздух тут был редкий, как будто разбавленный пустотой.

Я пригнулся и вынул меч. Он путался в зарослях и немного мешал, но мало ли чего. В конце концов я наловчился отводить им ветки с дороги. Но те всё равно лезли в лицо, а одна стянула с меня капюшон. Я напялил его обратно. Не от холода – холодно мне не было, голодно тоже; – а ради образа. Так не было видно моего лица, а в темноте – тем более.

– Ээээээээй… – голос уже не просил о помощи, просто звал. Мне, первый раз за всё путешествие, вдруг сделалось не по себе. Дался мне этот край. Сидят себе люди дома, слушают, что сказали им Боги, и ждут, когда те вернутся с полными пригоршнями процветания. А меня вот понесло за поля.

Я вышел в низину, где росло одно лишь дерево. Старое, величины непомерной; наверное, четверо таких, как я, могли бы обнять его.

Оно росло из крутой, глубокой впадины. Чтобы спуститься к нему, мне нужно было скользить по откосу.

– Помоги же, рыцарь! Спустись и освободи меня! – голос шёл прямо из большого тёмного дупла, начинавшегося на высоте четырёх футов от земли. Отсюда разглядеть я никого не мог.

– Чудовище схватило меня и приковало здесь! – раздался звон цепи, и бледная рука на мгновение мелькнула в темноте.

Я ступил на край и съехал вниз по склону.

Дерево качнулось, изгибаясь, с рёвом и грохотом обрушило на меня ветви. Земля выскочила из-под ног, и я кубарем полетел вперёд, прямо головой в дупло. Которое враз ощетинилось треугольными, сырыми шипастыми крючьями. Или зубами.

И древа…

Удар. Я влетел в тёмное липкое пространство головой вперёд, и тут же пасть древа сомкнулась у меня на спине. Чудовищный удар сотряс всё моё тело.

Я вонзил меч в днище этой пасти и оттолкнулся, отчаянно рванувшись назад.

Пасть приоткрылась и снова ударила, поведя в сторону. Меня собирались пережёвывать.

Доспех не выдержал, кожаные пластины на животе лопнули, наплечник смялся и разошёлся по шву; плащ промок и разорвался. Я же не чувствовал никакой боли.