Зеркальный гамбит

– Будь ты проклят!.. – выдохнул я, не забыв добавить своё имя. Из носа и уголков глаз шла кровь от резкого перемещения, но мне было всё равно.

Я думал об одном – как быстро очнётся Гварда на краю мира, если за нами придут твари. И как быстро он сможет начать их жечь.

2. Конь

Защитник, блуждающий Рыцарь. Символизирует использование как интеллектуального, так и духовного пути. Прыжок коня – интуитивный и плутовской ход. Конь подчиняется Марсу, мужскому началу.

Ничего, я тоже не подарок,

—У меня в запасе – ход конём.

Владимир Высоцкий

♀ О шнырях и шеланях Тёмная фигура Лариса Бортникова

Как сейчас помню, что, когда Хетко становилось одиноко, он начинал бузить! Когда Хетко начинал бузить, на селе били в пожарный колокол и – врассыпную. Можно было, конечно, предложить Хетко гномьих кровяных колбасок, студня из эльфьих ушек подсунуть корытце-другое, а толку? Ходил, бедолага, по улицам и вопил как резаный, а кого встретит – порвет на части и с костями сожрет! Так он ретивое успокаивал. Тётка Сумия, не та, что торгует шерстью в лавке на углу, а другая – из кроволюбов, говорила, мол, пара ему требуется. А где найти-то эту самую пару, когда Хетко из охотничьих шнырей один-одинёшенек остался. Все повывелись. Может, за Северным Хребтом и прятались ещё какие, а у нас в околоте только один Хетко шнырял туда-сюда.

Нет, не подумайте, он так зверь незлобивый, в большинстве своём травоядный, а вот, случалось… Дык, оно у всех случается. Иногда меня самого как прихватит этот «случАй» – такое творится! Шерсть отовсюду прёт, когти крюками заворачиваются, и зубищи лезут, аж дёсны кровят. Я тогда Рогнеде – жене своей, ору: «Тащи цепь, Рогнедка! Сейчас бузить начну!» Она баба бывалая, в момент все дела побоку, и в чулан. Привяжет меня к печке, водицы поставит перед мордой, а сама к тёще – «оборот» пережидать. У Рогнедки другой коленкор – русалит помаленьку. Порой ждёшь всю ночь, а она под утро прыг в кровать! Фу ты! Мокрая, плотвой воняет, залезешь ей между ног, а там одна чешуя зелёная – сразу всю охоту отбивает. А так красавица она у меня – Рогнеда, из первых переселенцев, как и я. За это нас на селе особливо уважают и даже побаиваются. Ну, и из-за Хетко раньше тоже опасались, ясен пень. Хетко – супружницы моей приданое, а кроме него, ещё три сундука всякого добра и драконка с упряжью. Хорошая драконка, расписная. Бывало, впряжешь в неё ящурку, крикнешь: «Охо, каурая!» – и на разгон, а там как полетел, как полетел… Красотища! Хетко пока щенком считался, в драконку запросто влезал, а подрос, пришлось бедолаге пеходралом шуровать. Мы с Рогнедкой меж облачков ныряем, песни поём, а шнырь внизу скользит лохматой тенью. Очень, я вам скажу, внушительный выезд получался! В гости, или там к бывшему Старосте околотошному только так и ездили, чтоб уважение питал.

* * *

А вообще-то я не об этом. Вернее, о Хетко, поскольку не будь его, ничего бы и не сталось, но не с того начал. А надо бы с другого. Вот так, к примеру.

У нас на селе, да и во всей околоте порядок завсегда крепкий держался. Народ наш весёлый, но не особо шальной. Убивства, разумеется, происходили, но только по делу. Либо обиду смыть, либо законный охотничий трофей взять. А охота – святое! Здесь своих-чужих нету. За неделю вывесишь на тын красный горшок, все знают – на охоту собрался. Кто послабее, за сельские ворота не выходи! А коли не трусишь – пожалуйста. Либо я тебя, либо ты меня. В топях или в лесу каждый – дичь! Так уж испокон веков завелось, по-иному не бывает. Если же не сельский по дороге попадётся, его беда. Нечего по чужим угодьям шастать, сам виноват. А уж пришлый! Хотя пришлые в околоту не совались, окромя чудоборцев.

С этой братией у нас завсегда разговор особый. У каждого накопилось. Я, к примеру, когда впервые чудоборца повстречал, ещё мальцом был. Тогда затаиться подвезло, а мамка с выводком не успела. Во второй раз чуть было не помер. К нам на хутор один забрёл – камня на камне не оставил. Батю, жён его, детушек… и тех не пожалел. Пожег всех белым пламенем. Я схитрил, в прихвостни подался. Набрехал, что желаю, мол, самолично от нечистой сути отказаться и прочую нелюдь гнобить. Пришлый надо мной руками помахал, меж бровей вонючей мазью потёр и в город с собой забрал. Вот так и выжил. Потом ещё года два с ним чудоборил, рясу себе справил кожаную, амулетов понавешал – оно с амулетами сподручнее. Словишь хоть лешака, хоть нявку, хоть семейство гангрелов степных, помашешь перед ними заговорёнными кулонами – те и замрут. А на эльфов-длинноухов с гномьём только сила нужна и злость, а этого во мне – с лихвой. Неплохое это занятие – чудоборство. С одной стороны, от пришлых спасение, с другой – вроде не просто на «пожрать» убиваешь, а из соображениев… Нравилось мне.