Зеркальный лабиринт

На первый взгляд камни совсем не изменились. Та же молочно-тёплая белизна, та же шершавая, живая структура – то ли нагретая солнцем кость, то ли загрубевшая кожа. Череда белых валунов выступала из травы под густым переплетением ветвей исполинских дубов и тисов – как цепочка позвонков на выгнутой до боли, до слома спине. Мирилл отцепила от штанины приставучую ежевичную лозу и невесомым шагом, точно боясь потревожить чей-то древний сон, пересекла поляну. Солнечные лучи сюда практически не проникали, но света хватало; он был рассыпан в воздухе тончайшей взвесью, сияющей пыльцой.

– Ты ведь здесь, да?..

Прозвучало это даже не жалобно – жалко.

Мирилл сделала ещё шаг, другой – и опустилась на землю, обнимая белый камень, прижимаясь к нему щекой и почти ощущая мерную пульсацию. Вьюнок прорастал из влажной земли, из мха – прямо сквозь камень, не кроша его, но прошивая насквозь, как нити грибницы – рыхлую гнилушку. Жесткие плети – чёрные с красноватым отливом, круглые глянцевитые листочки, и крупные, почти с глазное яблоко, цветы-розетки – ярко-синие, с длинными пурпурными тычинками и острым запахом ржавчины и морской воды.

Лепестки подрагивали в согласии с пульсацией камня.

Тумм. Думм. Тумм. Думм. Тумм. Думм…

– Почему ты не рассказал мне о проекте?

Шею пощекотал смешок:

– Это упрёк?

– Он самый.

– Оглушительная честность, – рассмеялся Город, и Мирилл с облегчением выдохнула.

– Так почему?

Плеть вьюнка по-змеиному обвилась вокруг лодыжки, забираясь под обтрёпанный край штанины. Усики ткнулись в кожу, пробуя на прочность – или на вкус? – и замерли.

Тум-дум. Тум-дум. Тум-дум…

– Потому что уже ничего нельзя изменить. Мне до них не дотянуться – слишком далеко, слишком много людей с этим повязано. И денег, – тихо признался он. – Я уже давно чувствовал, что однажды это произойдёт. Опасность извне. Но вот какая…

– …ты не знал. И поэтому зачищал на всякий случай каждую занозу.

– Ну да, – с коротким смешком подтвердил он.

И замолчал.

…тум-дум-тум-дум-тум-дум-тум-дум…

Мирилл сглотнула – звук получился неприлично влажный и интимный – и спросила:

– А что с тобой будет, когда… города сольются?

Запах ржавчины и моря стал сильнее.

– То, что бывает, когда крупинку сахара бросают в таз с горячей водой.

…тумм.

– А ты не можешь?.. Ведь целый город – это не крупинка сахара всё-таки. Или дело в переменах? Ты изменишься или?.. Но ты ведь хозяин, и…

Она почему-то не могла договорить до конца ни одну фразу, глотая окончания, как недоутопленник – свежий воздух.

– Нет. Мирилл, – мягко позвал он; так мягко и тихо, как опускаются на тротуар первые крупные хлопья снега в ноябре. – Я уже давно здесь не хозяин. Был когда-то. Пока не появился город.

Небо и земля резко поменялись местами.

– Что?

– Я не хозяин, – терпеливо пояснил он. – Я просто… жил здесь. До всего этого. Очень давно. А потом вырос город, и я сам не заметил, как меня сожрали.

Просто поменяться местами им, видимо, показалось мало, и небо с землёй устроили чёртову карусель. Под ложечкой мерзко засосало.

– То есть как – сожрали?

– С косточками, – коротко хохотнул он. – Только я оказался… гм, больше, чем он смог проглотить, и пророс сквозь него.

Мирилл тронула раскрытой ладонью жёсткий вьюн – чёрные стебли, сине-синие цветы, запах ржавчины и моря… крови.

Вены и капилляры, которые делают мёртвый камень – живым.

– И получается, что ещё два города…

– Слишком большой кусок для меня. Мирилл, – невесомо прикоснулся он к её плечу кончиками пальцев. – Это, наверное, не сразу произойдёт, и кое-что я ещё смогу устроить… но тебе придётся привыкать к другой жизни.

Мирилл словно от сна очнулась.

– А я… не исчезну? Без тебя?

– С чего бы? – фыркнул он. – Ты – обычный человек.

– А мои… – «родители», хотела сказать Мирилл, но вовремя прикусила язык.

Впрочем, тому, кто её слушал, слова были не нужны.

– Смотри.

…Лето. Оглушительная жара – даже дышать горячо. Цикады трещат так, что заглушают даже рёв автомобильных двигателей на шоссе. На обочине припаркована машина с погнутым бампером; к ней прислонилась высокая светловолосая женщина с узким лицом – черт не разглядеть, картинка двоится, троится, дробится пикселями и трескается белым шумом.

Женщина курит.

Когда пепел доходит до фильтра, она тушит сигарету об асфальт и открывает заднюю дверцу автомобиля.

– Выйди ненадолго, деточка. Маме нужно кое-куда съездить – подождёшь меня здесь?