– Ночь будет беспокойной! – пробормотал Глеб и зарядил в сигарету свежий картридж. Кажется, с апельсиновым ароматом.
На этот раз мы спустились в подвал жилого дома и в мутном ламповом свете, среди переплетений труб наткнулись на группку молодняка. Все перепуганные и притихшие.
Я сразу заметил неподвижное тело, лежащее под трубами в темноте. Активировал подсветку.
– Твоя очередь, – ухмыльнулся Глеб.
Как к обнаженным девушкам – он первый, а как в подвалах кого-то искать – это ко мне…
– Что случилось?
Пока молодежь тихо и сбивчиво рассказывала, я подошел к телу.
У лежащего парня вместо лица расплылась желто-зеленая вязкая каша с торчащими проводками, свисающими бегунками. Куски искусственной кожи кое-где обгорели, а еще свисали лоскутами возле ушей, с подбородка и висков. Глаза-окуляры пытались сфокусироваться на мне. Челюсть шевелилась, но из горла вырывались только сдавленные хрипы.
Выходило, что группа молодняка спустилась в подвал, развлечься, посмотреть скачанные фильмы, поиграть в «запрещенку», а потом один из парней козырнул покупкой – свежим человеческим лицом. Конечно, никто из них не прочитал инструкцию. Парень попытался заменить лицо самостоятельно – и вот что из этого вышло.
– Вы идиоты! – злился Глеб. – Сначала нужно уходить в безопасный режим, потом снимать кожу от лба к подбородку, и только потом менять. Это же биологический-аппаратный комплекс! Не фаланги на пальцах ломать, бляха муха.
– Он так и сделал, – щебетали подростки. – Он почти надел… потом что-то пошло не так. Закричал, что жжется, что тут воняет дымом, дерьмом, что крысы какие-то бегут и стал срывать, расцарапывать…
– Кажется, дефект, – сказал я, собирая в пакет куски разбросанной вокруг кожи. – Мы не справимся, надо везти в клинику.
– Его заблочат и исключат из реестра, мы же вам не для этого звонили! – защебетали подростки вновь.
– Успокойтесь, говорливые. У нас свои клиники.
Глеб помог мне подхватить парня под мышки, сам взялся за ноги и мы, чертыхаясь и проклиная холодную ночь и молодняк, вынесли тело на улицу. Одинокий прохожий вдалеке, увидев нас, видимо тут же перерасчитал маршрут и свернул в темный переулок.
Мы погрузили подростка на заднее сиденье. Я сел за руль, Глеб – рядом.
– Куда катится мир? – злобно процедил он, потирая виски. – Сдирают себе лица, чтобы покрасоваться перед девчонками, видал?
– Раньше стрелялись на дуэлях, теперь вот так.
Я завел мотор и направил автомобиль к старой нелицензированной клинике, в которой такие же, как мы, старые нелегалы из прошлого мира, возвращали обдолбанных новейшими технологиями людей к их искусственным жизням.
– Мой прадед был хирургом, – не успокаивался Глеб. – Нормальным, настоящим то есть. Он лечил людей. Если человек попадал в его кабинет, значит действительно нуждался в помощи. Никто не заменял сердце просто так. А разве этот молодняк нуждается в чем-то? Будь моя воля, прямо сейчас вышвырнул бы этого паренька из машины. Пусть бы походил без лица, с заблокированной страховкой и отчислением из универа. Научился бы жизни.
– Но ты же не выбросишь. Что ты еще умеешь, кроме как менять прошивки, разблокировать и ломать DLP-системы у них в мозгу и менять органы?
– Жить умею, – огрызнулся Глеб. – Потому что у меня в груди настоящее сердце. Не замененное, понятно? Сколько нас таких осталось в мире? Процента два? Когда этот вот молодняк подрастет, а мы передохнем – не останется никого живого. Будут бродить биороботы с сердцами, как с кулонами. Без чувств, эмоций и с синтетической любовью на флешках.
Он вдруг замер, приоткрыв рот. Сигарета повисла на кончике губы, разбрасывая искорки по темноте салона.
– Она испугалась…
– Кто?
– Маришка моя. Блин! Я понял! У нее же настоящее, живое сердце сейчас. А где сердце – там душа! Она думала развлечься немного, а потом вдруг поняла, что это больше не искусственная любовь, а настоящая! Не синтетика какая-то. И поэтому испугалась, Сень, понимаешь? Это же серьезный шаг – влюбиться по-настоящему! Она не знает, что это такое, потому что не чувствовала никогда. Никто из них, молодых, не чувствовал. Для них любовь – это кодировка отношений с расчетом уникальности пользователя по приложению, непонятный набор слов… Останови-ка машину.
Я притормозил, а Глеб, возбужденно перезаряжая сигаретный картридж, набирал на общем номере свою девушку.
– Без меня закончишь, хорошо? – попросил он. – Я, черт возьми, счастье настоящее прозевал. Ох, дурочка, такого пустяка испугалась…
Он выскочил на улицу и бросился куда-то в темноту, не разбирая дороги. Я слышал обрывки фраз, эхом разлетающиеся по пустынной улице:
– Марин, Маришка, да ты послушай! Никаких приложений и расчетов! Это по-настоящему! Я понимаю тебя, я чувствовал… я чувствую тоже самое! Только послушай, как звучит это слово – «чувство»! Ты должна теперь меня понимать…
Глеб скрылся в темноте, звуки его голоса растворились, и я еще несколько минут сидел в тишине, размышляя. Что-то с моим настоящим сердцем тоже было не так.