Зеркальный лабиринт мести

Она взяла сумку, а Пашка дрожащими руками взял фотографии. Одна, первая, та самая, на которую смотрела Злата, была изображением Лизы Ирдышиной, застегивающей пальто на ветру.

А вот вторая — самой Златы, которая «голосовала», пытаясь поймать такси.

Пашка быстро положил фото со Златой под фотографии с Лизой и мельком посмотрел на редакторшу. Она что, в самом деле ничего не увидела, так как сконцентрировала все внимание на первом снимке?

Ведь если бы увидела, то непременно узнала бы себя, а если бы узнала, то удивилась бы и не передала фото ему — без малейшей задержки, с совершенно безразличным видом…

— Где были, в папке? Ну давай же, не тяни, Пашенька! Потому что если Айман тебя здесь обнаружит, полетит не только твоя голова…

Она стояла к нему спиной, копошась в ужасно элегантной кошелке Каймана. Пашка быстро сунул фотографии в папку, а папку — в сумку. Ах, нет же, с другого бока! Или все же с этого? Черт его разберет! Точнее, кайман…

А если в самом деле разберет? Тогда подумает, что в его отсутствие в ужасно элегантной кошелке копалась Злата. Господи, и во что он ее втянул!

Но сожалеть о чем-то было уже поздно. Злата указала на отодвинутый шкаф и сказала:

— Поставлю на место, как смогу. Не думаю, что заметит, ведь сейчас не заметил. Чтобы разница бросилась в глаза, надо было очутиться в этом кабинете раньше. А он тут впервые. Ну, иди же! Он сейчас вернется!

Она помогала ему, а он скрывал от нее правду! На душе у Пашки скреблись кошки, но он знал, что иначе нельзя. Да, он скажет ей все, когда настанет время, а сейчас оно еще не пришло… Обязательно скажет!

Да ведь, если на то пошло, она тоже имеет от него секреты. Уже со вчерашнего дня знала о происшествии на открытии центра красоты Ирдышина. А зачем-то утверждала обратное…

Он застегнул сумку, быстро подошел к щели между шкафом и стеной. Собрался лезть обратно, но тут Злата вдруг его поцеловала.

Легонько, но в губы.

Длился поцелуй от силы секунды две, но Пашке казалось, что вечность. Он, кажется, так и замер, вытянув губы трубочкой и ожидая добавки. В чувство его привел насмешливый голос Златы:

— Десерта не будет, Пашенька. Живо обратно в нору Софьи Иннокентьевны. И моли бога, чтобы она не вернулась и не застала тебя там!

— Она рыщет в поисках сенсации на Волгоградском проспекте и так быстро не вернется, — заверил Пашка и, все еще ощущая сладость поцелуя Златы, полез в щель. Кое-как помог ей с обратной стороны придвинуть шкаф, а потом прикрыл дверь.

В этот момент донесся приглушенный голос — это вернулся Кайман с кофе.

— Благодарю вас, Айман Набханович! — сказала Злата, но Кайман ее перебил:

— Теперь мы на «ты», разве забыла? В «Жетэм», куда я тебя завтра приглашаю, готовят еще лучше…

Пашка с досадой закрыл дверь и осторожно защелкнул замок. Ему бы так хотелось подслушать, о чем продолжили беседовать Злата и Кайман, но это было бы так гаденько.

А кем-кем, но гадом он не был — в отличие от Каймана.

Покидая кабинет, он боялся, что охранник изумится, что он так долго «заносил коллеге материалы». Но около кабинета главного редактора дежурил уже другой человек в черном.

Пашка метнулся к себе в кабинет, чувствуя, что необходимо подумать и разложить факты, которые вдруг стали ему известны, по полочкам.

А потом он облизал губы и закрыл глаза, вспоминая поцелуй Златы. В голове билась радужная, счастливая мысль. Нет, определенно она начинает в него влюбляться!

Он, конечно, представлял, что его план возымеет успех, но о том, что это будет успех такой грандиозный и громкий, даже не помышлял.

Однако, как оказалось, реальность превзошла все ожидания — а ведь это было только начало!

Все желтые и гламурные интернет-порталы в подробностях рассказывали о том, что произошло на открытии центра красоты доктора Ирдышина. Еще бы, ведь это была не просто сенсация, а сенсация, окрашенная кровью.

Хотя бы на сей раз и обезьяньей.

Вообще-то в качестве финального аккорда этой симфонии ужаса он задумал кое-что другое, несколько более масштабное, но не столь зрелищное и эффективное, так что идея с обезьянкой примадонны Беллы была гениальна.

И отклонение от плана, его плана, допущенное его помощниками, было вполне оправданно и допустимо.

Нет, он не был садистом и мучителем животных, и несчастную обезьянку было, конечно, жаль. Однако страдать ей не пришлось — умерла мгновенно, как только ей свернули шею.