Зеркальный вор

«Стало быть, — думает Гривано, — этот буффон и есть Джованни Мочениго, предоставивший жилье и покровительство Ноланцу». Он медленно осматривает зал, гадая, кто из гостей может быть Ноланцем, когда к нему, отделившись от собеседников, приближается второй оппонент Мочениго.

— Здравствуйте, дотторе! — говорит он, пожимая руку Гривано. — Должен заметить, что описание Тристана было идеально точным. Я узнал вас сразу, как только вы вошли.

— Если он в чем-то и ошибся при описании, — отвечает Гривано, — то, без сомнения, с целью меня приукрасить. Как я понимаю, вы один из благородных устроителей этого собрания, но, должен признаться, мне пока невдомек, который из двух братьев.

— Я Андреа Морозини. А вон там мой брат Николо ведет спор с синьором Мочениго. Пойдемте к ним, я вас представлю.

— Мой господин, — вступает в разговор дворецкий, — простите за вмешательство, но дотторе сегодня еще не ужинал. Если позволите, я провожу его до буфетной, а потом верну вам без промедления.

— Да. Разумеется. Ступайте с Гуго, дотторе, он проследит, чтобы вы подкрепились как следует. Наш друг Ноланец уже готов к выступлению, но я постараюсь оттянуть его начало. И еще, дотторе…

Андреа берет его под локоть, провожая до двери зала. Ростом он немногим ниже Гривано, атлетически сложен и строен, как акробат, хотя рука у него мягковата.

— В Константинополе вы совершили настоящий подвиг, — говорит он вполголоса. — Этого никто не посмеет оспорить. Для нас с братом большая честь видеть вас у себя в гостях.

К чему такие комплименты тет-а-тет? Еще не успев это осмыслить, Гривано под водительством дворецкого вступает в банкетный зал с уже почти прибранным столом. Темный мозаичный пол испещрен желтовато-зелеными и оранжевыми крапинками; его гладкая и блестящая — как стоячая вода в подземелье — поверхность вновь вызывает у него головокружение. Шагая по залу, он видит под ногами собственный фантом среди плавного хоровода светляков — отражений свечей в бронзовых люстрах.

Справа, за открытой дверью салона, он замечает музыкантов: коренастого чернобородого мужчину с лютней и монаха-сервита в обнимку с громоздкой теорбой. Они прервали игру и теперь заняты беззлобной перепалкой.

— Нет, — говорит лютнист, пощипывая струну. — Ниже, бери тоном ниже.

Ответ монаха Гривано слышит, уже миновав салон.

— Ниже?! — возмущается тот и дергает басовую струну. — Да ты глух как пень! Только послушай этот тембр!

Второй голос кажется Гривано знакомым. Интересно почему? Он останавливается и, развернувшись, встречается глазами с другим монахом, стоящим в нескольких шагах от той же двери. Его ряса и наплечник-скапулярий не соответствуют ни одному из монашеских орденов, известных Гривано. Осунувшееся лицо: должно быть, ипохондрик. Клочковатая каштановая бородка, фигура как у хилого юноши. Он беседует на латыни с венгерским бароном, а к ним прислушивается, стоя рядом, молодой немец, по виду типичный книжный червь. На случайный взгляд Гривано монах, прервав фразу и стиснув слабые челюсти, отвечает своим презрительно-надменным взглядом.

Чувство голода сделало Гривано нервным и раздражительным. Он уже расправляет плечи, намереваясь хорошенько проучить наглеца, но в этот момент его трогает за локоть дворецкий.

— Сюда, дотторе, — говорит он. — Поторопимся, пока нанятые на этот вечер служанки не растащили объедки по своим домам.

Гривано вслед за ним выходит из зала в боковой коридор, и только тут его настигает понимание. Судя по всему, этот вздорный щуплый монашек, этот чванливый доходяга и есть тот самый Ноланец.

Слуги убрали остатки ужина в комнату неподалеку от банкетного зала. Войдя туда, дворецкий выставляет их вон громкими хлопками в ладоши и парой коротких фраз на фриульском.

— Позвольте вас обслужить, дотторе.

— В этом нет необходимости, — говорит Гривано, доставая из-под мантии свой обиходный нож. — Не ждите меня, я сам найду дорогу в зал.

Дворецкий уходит, и Гривано без промедления расправляется с четвертинкой заячьей тушки, добавляя к этому добрый кусок кефали, запеченной с черным перцем. Съеденное, однако, лишь раздразнивает аппетит, и тогда он последовательно отдает должное пирогу с голубями, салату из рукколы и портулака, лапше с корицей и тертым сыром, полуразрушенной башне сахарного замка и бедрышку жареного павлина. Из дальнего угла комнаты за его победительным продвижением вдоль стола оторопело наблюдает худосочная мавританская девчонка, которая отстала от прочих слуг, собирая в ведерко обглоданные кости. В конце концов, опомнившись, она вытирает сальные руки о свой передник и на цыпочках удаляется, предоставляя Гривано самому себе.