Так что слухи продолжали расползаться по дворцу. При этом в самых глухих его закоулках высказывались — даже не шепотом, а почти беззвучно — и более смелые догадки. Если эта хасеки-султан и впрямь являлась дочерью Республики, нет ли такой вероятности — пусть самой минимальной, — что ее предполагаемое похищение было спланировано и подстроено Советом десяти? Тогда получается, что затея с внедрением шпионки в султанский гарем, изначально имевшая мало шансов на успех, неожиданно превзошла их самые смелые ожидания: шпионка стала повелительницей турок и матерью наследника престола. Этот факт смущал умы и потрясал воображение: там, где столетиями не могли добиться успеха все армии христианского мира, теперь преуспела вот эта прелестница. Нет ничего удивительного в том, что битва при Лепанто была так быстро и легко забыта.
Бред, да и только. Но чем активнее Гривано пытается отбросить эту бредовую мысль, продолжая свой путь на заплетающихся, как у пьяного, ногах, тем настойчивее она к нему возвращается. Окажись это правдой (что совершенно исключено), чем это грозило бы ему? Ведь тогда получится, что длинная нить, управляющая им как марионеткой, не заканчивается в Константинополе, а лишь огибает передаточное колесо (роль которого играет хасеки-султан), чтобы затем протянуться к кому-то здесь, в этом самом городе, по улицам которого он сейчас идет нетвердым шагом. Как это может отразиться на его миссии? Мог ли неведомый кукловод этого заговора изначально предусмотреть в нем роль и для Перрины? Как такое возможно?
Сколько ни пытается Гривано сложить кусочки этой мозаики, вместо логически связной картины получается нечто бессмысленное и бесформенное, как плевок на пыльном тротуаре. В его размышлениях о хасеки-султан — даже если отбросить всякие домыслы и не приписывать ей ничего сверх понятного желания наладить производство хороших зеркал в османских владениях — Гривано особенно занимает сходство его собственной судьбы с распространяемыми о ней слухами. Дочь Республики попадает в руки пиратов, чтобы затем превратиться во влиятельную фигуру при султанском дворе. Мальчик-христианин попадает в плен к магометанам и склоняется к их вере — кто знает, что творится в его сердце? А когда через много лет он встречает кого-то из своего давнего прошлого, как он должен поступить в этом случае? Какие контакты с прошлым допустимы, а от каких ему следует уклоняться?
Как такое возможно? Дурацкий вопрос. Существование этой девушки кажется невероятным просто потому, что Гривано никогда не задумывался о чем-то подобном. Он слишком долго жил в чужих крах без вестей о доме и о своих родных, избегая даже мыслей на эту тему. Иначе было нельзя. Он должен был казаться безразличным хотя бы ради самосохранения. А если иной раз и обращался к своему прошлому, то это были какие-нибудь полузабытые сценки из раннего детства, подстроенные под конкретную ситуацию. Таковые всегда находились в глубинах памяти. Так было ли его безразличие всего лишь маской? Если да, то что под ней скрывалось? Это уже более значимые вопросы, но они ускользают от него, как шарики ртути на вощеной дощечке, и у него сейчас нет охоты за ними гоняться.
На площади впереди слышны крики: несколько дородных нобилей в костюмах дикарей Нового Света (дубинки, набедренные повязки из шкур, сухие листья и веточки в волосах) преследуют ватагу подростков, выкрикивая непристойности:
— А ну, покажи нам свой крошечный членик, поганец!
Подростки со смехом бегут в сторону Гривано, причем возглавляющий их смазливый юнец успевает еще катить перед собой кожаный мячик, ловко поддавая его ногой. Свет из ближайшего окна падает на его лицо, и в это мгновение Гривано видится в нем Жаворонок — исполняющий финт при игре в мяч, ворующий спелую мушмулу с прилавка в Риальто, танцующий гальярду на палубе «Черно-золотого орла»…
Но тут юнец резко останавливается, задержав мячик носком башмака, делает несколько прихрамывающих шагов в сторону, жестами поторапливая своих приятелей, — и теперь это уже никакой не Жаворонок, да и вообще не мальчишка, а та самая стриженая девица с покрытыми краской руками, которую он повстречал на улице прошлым вечером. Когда остальные подростки пробегают мимо, Гривано убеждается, что на самом деле все они — молодые женщины, скорее всего шлюхи, переодетые для придания пикантности развлечениям благородных господ.
Вчерашняя девица задерживается перед Гривано, глядя на него в упор и нагло ухмыляясь.
— Добрый вечер, дотторе, — говорит она со смешком и приподнимает шапку. Затем сильным ударом посылает мяч вдоль улицы и спешит вслед за ним.