Зеркальный вор

У него уже есть сенаторское благословение. Он запросто мог бы жениться на этой милой глупышке. Что или кто ему воспрепятствует? Он променяет свое нынешнее предательство на новое, еще более гнусное, полностью выходящее за рамки морали, но ведь о том не узнает ни одна живая душа. А утешиться — хотя бы в малой степени — можно будет мыслями о своей уникальности в роли самозванца-оборотня.

Почувствовав, что за ним наблюдают, Гривано открывает глаза.

Это все та же уличная девка. Она стоит в нескольких шагах от него, спиной к каналу. Сейчас ее лицо не выражает ничего, кроме простого обозначения: «Вот она я».

До сей поры он считал ее нищей провинциалкой, явившейся в город, чтобы заработать несколько монет, торгуя собой в праздничные дни. Возможно, тот его вывод был слишком поспешным. Уж очень грамотно она выбрала этот момент встречи. Создается впечатление, что ей наперед известны его действия, причем известны даже лучше, чем ему самому. Хотя в такую возможность верится с трудом.

Он убирает платок в карман и делает шаг вперед; она вежливо здоровается. Он интересуется насчет ее больной ноги; она говорит, что с этим без изменений. На вопрос, есть ли у нее место для ночлега, она отвечает, что пока нет, но она где-нибудь устроится. И после этого он спрашивает ее цену.

По возвращении в «Белый орел» он отрывает Анцоло от ужина, чтобы вручить ему пакет Серены.

— Это нужно доставить дотторе Тристану де Нишу до рассвета, — говорит он. — Сейчас он находится в доме синьоров Андреа и Николо Морозини. Посыльными отправьте хорошо вооруженных людей, которым полностью доверяете, но они не должны быть служащими вашей гостиницы. Ценность этой вещи чрезвычайно высока, но ее легальность под вопросом. Я буду отдыхать в своей комнате и прошу не беспокоить меня без крайней необходимости вплоть до четырнадцатого колокола. Да, вот еще что: мне потребуются большой таз для мытья, новая мочалка и дополнительный кувшин воды. А также вторая лампа. И побыстрее, пожалуйста.

Стук в дверь раздается, когда его спутница сбрасывает остатки своих одежд. Гривано приоткрывает дверь ровно настолько, чтобы принять доставленные служанкой предметы, и, пробормотав благодарность, закрывается на засов. Затем наполняет таз и, пока она моется, снимает и вешает на крючки свою одежду. Ее взгляд задерживается на двух татуировках Гривано — ключ на груди и меч Пророка на икре, — но никаких вопросов она не задает. Ее длинная тень ложится на стены, то расплываясь, то становясь более четкой в неровном свете ламп.

Когда она заканчивает с мытьем, Гривано, взяв ее сзади за шею, нагибает и моет заново, трет мочалкой до тех пор, пока сквозь загар на коже не проступает краснота. Она не протестует. Потом он вытирает ее насухо, подводит к постели, укладывает на спину и, придвинув поближе обе лампы, тщательно осматривает на предмет венерических бородавок и язвочек. Глаза у нее сухие и усталые. Не шевелясь, она молча глядит в потолок. На улице под окнами слышны негромкие голоса; откуда-то издали доносится мягкий посвист совы-сплюшки.

Потом он моет свои руки до локтей и переводит ее в сидячее положение. Поворачивает ее голову к свету, велит открыть рот и засовывает в него пальцы, проверяя щеки, язык и горло. Не находит никаких признаков болезни. Вновь укладывает ее на матрас, раздвигает ноги с согнутыми коленями и начинает массировать анус и влагалище мокрыми от слюны пальцами. Это задумывалось как прелюдия к полноценному совокуплению, однако он умудряется кончить еще на начальной стадии. Собственно, это все, что ему сейчас нужно, ради этого он и привел ее сюда. Вспоминаются эпизоды завоевания Грузии: молодые красивые тела, кучей сваленные в тифлисском амбаре и еще не тронутые разложением благодаря сильному холоду. Будь его воля, он мог бы часами заниматься изучением их анатомии, день за днем препарировать их по кусочкам.

Лобковые волосы у нее необычно тонкие и мягкие, такого же рыжевато-русого цвета, что и ежик на голове. А на ногах они практически бесцветные. Вдоль нижнего края левой лопатки изгибается тонкий, хорошо залеченный шрам. Он шевелит пальцы ее ног, осматривает шипицу на ступне, проверяет подмышки. Ощупывает губы, соски, ушные мочки — повсюду кожа нормально розовеет и распрямляется после нажатия. Большими пальцами приглаживает ее брови, скользит по опущенным векам. А когда она открывает глаза — зрачки при этом мгновенно сужаются, — он изучает их долго и пристально. Очень редкий цвет глаз: смесь зеленого с коричневым и серым. Как быстрый глубокий ручей, взбаламученный солдатскими сапогами на марше.