Зеркало

Прошло уже целых пятнадцать лет с тех пор, как Незлобиных уплотнили, выделив им одну, хоть и самую большую, комнату из их бывшего собственного дома. Остальные жильцы тихо-мирно прижились, Незлобины считали, что с соседями им очень повезло.

Буфетчица Клавдия за это время получила повышение и в прямом, и в переносном смысле слова, переехав из обычной столовой первого этажа на этаж генеральский, в буфет со спиртным и всяким прочим дефицитным, приглядела там майорчика из генеральских помощников и обратила на себя его особое внимание, бесплатно накладывая ему добавку и наливая в граненый стакан коньяку под видом чая, предварительно положив туда для правдивости ложку. Припоенный и прикормленный таким образом майорчик все чаще и чаще не в обеденное время захаживал в буфет к Клавдии, смачно, по-солдатски жамкал ее в подсобке и, звонко шлепнув на прощанье по раскормленной за голодные годы заднице, отступал к себе в кабинетик заниматься рутинным разбором доносов и заявлений. Потом, месяца через два бурных зрелых ухаживаний, они расписались как положено и стали жить вместе у Клавы в комнате. Майор оказался тихушником, скрытым алкоголиком, который дома пил и пел, пил и пел. Пел протяжно, поскуливая и подвывая, как раненая псина, без слов и мелодии, а так, от пьяненькой русской души. Иногда из комнаты слышался и громкий женский вторивший мужу голос, пытающийся вывести его на правильную ноту, но попытка оказывалась всегда неудачной, кобелина любовно икал и выл дальше, пока совсем не затихал у стола. Тогда было слышно, как могучая Клавдия оттаскивала его на кровать, и тотчас поскуливание переходило в мощный грозный раскатистый храп, от которого Софье Сергеевне приходилось затыкать уши ватой. Клавдию жалели, была она доброй и справедливой бабой и помогала по дешевке продуктами, когда совсем была безысходность. Детей бог им не дал, знал, видимо, что ничего путного из майорского семени не вырастет, хотя Клавдия все надеялась и надеялась. Непьяненьким майор был дружелюбным и вполне компанейским. Столкнувшись со стареньким Андреем Николаевичем на кухне или в коридоре, майор, попыхивая сигареткой, заводил с ним разговоры на темы, которые считал сугубо научными. Как, спрашивал, можно объяснить, что мой рабочий телефон на Лубянке иногда звонит не своим голосом? Как это, спрашивал Андрей Николаевич? А так, отвечал майор, не обычным звонком, а с шипением, будто кашляет кто-то. А потом все нормально. Проверяли, приходили мастера, при них звонит звонком. А потом, когда уйдут, бывает вдруг снова ужасно, даже трубку брать страшно. Еще тени странные по стенам коридора ползают, света с улицы нет, а тени ползают, будто под обоями кто шевелится и шелестит, будто потрескивает что-то.

– Ну, это вы, батенька, придумываете или показалось вам. Может, из-за давления кровяного чудится или от вина, – предполагал Андрей Николаевич, стараясь всеми силами поддержать веру во всемогущество ученых. – Чудится вам это, батенька, как есть чудится.

– Так не только мне чудится, позвольте! С чего тогда сам Генрих Григорьевич Ягода брызгал у себя по углам ядами? Тайно брызгал, чтоб никто не увидел. Он же в молодости фармацевтом был, так на Лубянке устроил химическую лабораторию для разработки ядов мгновенного действия против врагов народа. Этими ядами и поливал свой кабинет от нечисти. А Ежов? Тот шмалял по углам, когда шорохи слышал. Вон, когда кабинет его недавно освобождали, пришлось даже паркет переложить, все в пулевых отверстиях было. А сейчас нового только поставили, Лаврентия Павловича, не знаю пока, что за человек, время покажет. Я во все предрассудки эти не верю, мне просто нужно научное обоснование получить, для порядка! Есть ведь у нас там на службе темные элементы, бывшие крестьяне, они все время крестятся, если им чудится чего, а это уже ни в какие ворота! Надо знать, что им объяснить по-научному, – всё настаивал майор, зажимая в углу чуть подрагивающего старика.

– Ну, постараюсь тогда по-научному, хотя это, конечно, псевдонаука, – говорил Андрей Николаевич. – Место ваше лубянское темное, с накопленной злой энергией. Там еще при Екатерине была Тайная экспедиция с тюрьмой да пыточной. А власть зла такая же сила, как все прочие, реальная физическая величина, созданная событиями и необузданной психической энергией, которая вполне может поглощаться зданием и накапливаться, как, скажем, электрическая энергия в батарейках. Негативная энергия как получается? Страдания людские, травмы и боль, чем их больше, тем сильнее отрицательный заряд. Она же их провоцирует и притягивает. Заряд негатива Лубянки вашей слишком сильный, накопленный веками. Место сумрачное, страшное. Видимо, его создают те, кто оказался в ловушке между мирами. Это, конечно, не научное обоснование, а всего лишь догадка. Призраки ведь не подчиняются физическим законам, и на них не действует время. Единственное, что их объединяет с живыми – это боль, одиночество, безысходность и отчаяние.