Читаем Зеркало полностью

Вернемся в лабораторию в тот день. Я двигался в сером тумане еще какое-то время, и вдруг меня охватил ужас, что я могу заблудиться и не найти выход! Этот мой внутренний ужас сразу отразился движением тумана вокруг, хотя до этого мгновения было на удивление тихо. Мне вдруг показалось, что я нахожусь внутри себя и весь этот зазеркальный мир – это я сам. Туман стал клубиться, двигаться и сгущаться, я снова испугался. Я шел, как в пожарном страшном клокочущем дыму, выставив вперед руки и пытаясь натолкнуться на спасительную раму от зеркала. Но что-то цепко удерживало меня внутри – не физически, а шорохами, шепотом, неясным эхом. Я не знал, что делать, чтобы остановить эксперимент, мне снова становилось жутко. Когда я смотрел запись, я видел, как в этот момент все тело мое напряглось и одеревенело, ноги и руки била крупная дрожь, как в эпилептическом припадке. Я закатывал глаза и мычал что-то нечленораздельное. Но часть меня все равно оставалась в сером тумане, где я блуждал в поисках выхода. Вдруг я явственно увидел какие-то неизвестные мне не то буквы, не то символы. Они появлялись, как светлячки, висящие в тумане, словно кто-то рисовал их светящейся палочкой и они какое-то время летали сами по себе, пока не собирались в странном порядке или не угасали. Символы были непонятны, но с их появлением пропал страх, и я мог спокойно их рассматривать. Они были разноцветными, какие-то очень яркие, какие-то более тусклые, словно отдаленные, и висели в воздухе, слегка перемещаясь и складываясь в невиданные слова-рисунки. Видимо, были это какие-то древние письмена, а может, не древние, а будущие, я не мог ответить на этот вопрос. Впервые охватило меня чувство спокойствия, несмотря на постоянные странные звуки и запахи. Но в этом густом тумане невозможно было ничего увидеть. Вдруг я явственно услышал, как стрекочет кинокамера Демьяна, здесь, прямо под ухом. Повернулся, встал и пошел прямо к нему. Демьян дотронулся до меня, и туман мгновенно рассеялся. Получилось как в детской игре – отомри!

Я не сразу пришел в себя, руки и ноги покалывало, голова кружилась, зрение немного двоилось, и чувствовалась сильная опустошенность. Артериальное давление было мне совершенно несвойственным – 85/45. Мне пришлось ненадолго прилечь, чтобы окончательно прийти в себя.

Потом мы с Демьяном с нетерпением ждали, когда проявится пленка. Вернее, ждал в основном я. Демьян ничего сверхъестественного в том эксперименте не увидел – он стоял в углу и снимал меня, сидящего перед зеркалом. Он видел, конечно, что я на что-то реагирую, но не понимал, на что – в зеркале ничего не отражалось. Но я явственно помнил, что происходило со мной по минутам, что я ощущал, что чувствовал, что делал. Произошло некое раздвоение личности – один я сидел, не шевелясь, перед зеркалом, другой вошел в зеркало и перемещался там в плотном сером тумане, сталкиваясь с необъяснимыми даже ученому звуковыми и визуальными явлениями.

Проведя еще несколько экспериментов в лаборатории со старым зеркалом, я решил попробовать опыт с зеркалом дома, в нашей гостиной, где оно стоит уже более ста лет. Давние эксперименты с Генрихом очень много тогда мне дали, и самое главное – я смог научиться видеть отражение будущего и правильно его интерпретировать. Сейчас я понимаю, что Генрих, бесследно исчезнув в те далекие годы, видимо, остался по ту сторону зеркала во время одного из опытов. Случилось это по его воле или нет, но это единственное для меня объяснение его мгновенного тогда исчезновения…»


Ника сидела и читала, завороженная тем, что увидела в серой потертой и исписанной мелким почерком тетрадке. Она посмотрела на старое большое зеркало в деревянной отполированной раме черного лакированного дерева – оно совсем не казалось ей каким-то необычным, она смотрелась в него с самого детства – сначала в нижнюю его часть, под зеркальным столиком, а сейчас уже целиком, во весь рост. Настолько привычным оно было, настолько любимым, как и люстра с ангелами, вечно висевшая под потолком, как и многие другие старинные предметы, которые никогда еще не покидали этой комнаты. Она походила по гостиной, стараясь по-новому посмотреть на предметы вокруг, но ничего сверхъестественного ей не почудилось. Надо же, когда-то мистические опыты проводились прямо в этой комнате, а она ничего не знала. Да и мама, скорей всего, тоже не знала. Ника подошла к зеркалу и поправила чуть сбившийся набок шар рыжих волос, и положила тетрадку. Потом отправилась на кухню, повозилась там какое-то время и принесла к себе в чемоданный закуток чашку чая, чтобы с комфортом продолжить чтение. Потом вернулась к зеркалу. Тетрадки не было.

– Мама, зачем ты забрала тетрадку? – крикнула Ника. Она еще раз посмотрела на зеркале и даже на полу, но ее не увидела. Фотографии, квитанции, коробки – да, но серой тетради, которую она только что читала, не было.

– Ну этого же не может быть! – ударила Ника себя по коленке. – Мам, отдай, пожалуйста, я не дочитала! Там самое интересное начинается!

Мама вошла в комнату.

– Что ты раскричалась, Никусь?

Перейти на страницу:

Все книги серии Рождественская Екатерина. Книга о Роберте Рождественском и нашей семье

Похожие книги

Мой генерал
Мой генерал

Молодая московская профессорша Марина приезжает на отдых в санаторий на Волге. Она мечтает о приключении, может, детективном, на худой конец, романтическом. И получает все в первый же лень в одном флаконе. Ветер унес ее шляпу на пруд, и, вытаскивая ее, Марина увидела в воде утопленника. Милиция сочла это несчастным случаем. Но Марина уверена – это убийство. Она заметила одну странную деталь… Но вот с кем поделиться? Она рассказывает свою тайну Федору Тучкову, которого поначалу сочла кретином, а уже на следующий день он стал ее напарником. Назревает курортный роман, чему она изо всех профессорских сил сопротивляется. Но тут гибнет еще один отдыхающий, который что-то знал об утопленнике. Марине ничего не остается, как опять довериться Тучкову, тем более что выяснилось: он – профессионал…

Альберт Анатольевич Лиханов , Григорий Яковлевич Бакланов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Детская литература / Проза для детей / Остросюжетные любовные романы / Современная русская и зарубежная проза / Детективы
Уроки счастья
Уроки счастья

В тридцать семь от жизни не ждешь никаких сюрпризов, привыкаешь относиться ко всему с долей здорового цинизма и обзаводишься кучей холостяцких привычек. Работа в школе не предполагает широкого круга знакомств, а подружки все давно вышли замуж, и на первом месте у них муж и дети. Вот и я уже смирилась с тем, что на личной жизни можно поставить крест, ведь мужчинам интереснее молодые и стройные, а не умные и осторожные женщины. Но его величество случай плевать хотел на мои убеждения и все повернул по-своему, и внезапно в моей размеренной и устоявшейся жизни появились два программиста, имеющие свои взгляды на то, как надо ухаживать за женщиной. И что на первом месте у них будет совсем не работа и собственный эгоизм.

Кира Стрельникова , Некто Лукас

Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Любовно-фантастические романы / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее