Зеркало для двоих

— Татьяна, это просто ты сегодня слишком скучная! — наконец не выдержал отец. — Иди искупайся и остынь.

— А ты пойдешь со мной?

— Нет. Я останусь с мамой… Но ты смотри, от берега далеко не отходи.

Таня вздохнула печально, как ослик Иа-иа, и нехотя поплелась к реке, огибая распластавшиеся на песке тела. Впрочем, освежающая близость воды все же вдохнула в нее некоторый оптимизм. Она резонно рассудила, что купаться — это в любом случае значительно приятнее, чем валяться на покрывале, как бревно, и поэтому намочила ступни уже без неудовольствия. В воду Татьяна вошла, широко расставив локти и втянув в себя живот. Отмель была здесь довольно длинной, и она бесстрашно зашагала вперед, разводя руками волны и постепенно привыкая к блаженному холоду. Где-то там, на песке, остались папа и мама, изнывающие от жары и не ведающие, какое это удовольствие — спрятаться в водной толще от палящих лучей. Таня обернулась, чтобы помахать им ладошкой и позвать к себе, и сделала один, всего один неверный шаг…

Потом знатоки пляжа наперебой клялись, что здесь сроду не было никаких ям — ровное, чистое песчаное дно! Но это было потом… А в тот момент волны мгновенно сомкнулись над ее головой. Таня даже не успела испугаться. Она медленно опускалась вниз и спокойно наблюдала, как от ее губ отрываются маленькие воздушные пузырьки. Пузырьки бесшумно поднимались вверх, собирались в ажурный качающийся столбик и почему-то не лопались. И вдруг стало безумно интересно, что же там, над головой? Она запрокинула лицо и увидела Ее… Это была Офелия. Она плыла сверху и пристально глядела Тане в глаза. Ее лицо казалось удивительно светлым и чистым, первозданно чистым. Довольно простые черты были преисполнены благородства, а в глазах светилась какая-то нездешняя отстраненность. Девушка казалась невозможно красивой, и вдруг Таня с каким-то радостным ужасом поняла, что у Офелии — ее, Танино, лицо! «Неужели заклинание подействовало?» — подумала она, погружаясь в глухую темноту…

Следующим чувством была жгучая обида. Ее больно и бесцеремонно волокли куда-то за волосы.

— Давай-давай, дыши, русалка! — кричал мускулистый молодой парень, вытаскивая Таню на надувной матрац. Она хотела было возмутиться, но почувствовала, что и нос, и горло щиплет от противной речной воды.

— Ну, вроде живая…

Татьяна так важно и церемонно кивнула, что парень засмеялся. Тут же неизвестно откуда возникший папа подхватил ее на руки и понес на берег к рыдающей, испуганной маме. Нос все еще щипало, говорить не хотелось. Таня лежала головой у мамы на коленях, выслушивала, какая она замечательная, любимая, непослушная, возмутительная и драгоценная девочка, и думала о своем. Теперь она знала тайну: она видела лицо Офелии и поняла, что оно по-настоящему красиво…

Все изменилось не в мгновение ока и даже не за один месяц. Но Таня не торопила события. Теперь ей даже не было важно, увидит ли кто-нибудь кроме нее лицо Офелии. Главное, что его видела она. И в седьмом классе, когда девчонки понемногу начали подкрашивать реснички и подводить брови, Татьяна продолжала намеренно обнажать чересчур высокий лоб и презрительно отказывалась от туши и румян. Вскоре у нее появились первые страстные поклонники, а когда на выпускном вечере Алеша Карпенко поднес к губам ее руку и внятно проговорил: «Ты красивая, ты необыкновенная. Я люблю тебя», — она только грустно усмехнулась про себя: «И этот увидел»…

Впрочем, всего этого она Юрке, конечно же, не рассказала. Неторопливо докурив сигарету, Таня поднялась с дивана, подошла к нему и прижалась щекой к его груди.

— Я люблю тебя. Просто люблю. А все остальное — чепуха…

Чуть дрожащие Юркины пальцы погладили ее затылок:

— Я тоже тебя люблю…

— И еще я хочу, чтобы ты знал: я останусь с тобой навсегда. Можешь в этом не сомневаться.

— Это что, угроза? — попытался пошутить Коротецкий, но в его голосе послышалось облегчение.

— Это торжественная клятва!

Он обхватил ее лицо ладонями и поцеловал в сухие полуоткрытые губы…

… Время пролетело быстро. С момента переезда прошло уже не две, а целых пять недель, а Таня продолжала готовить каждый вечер какое-нибудь изысканное блюдо, не испытывая, правда, при этом гордого удовлетворения хозяйки, а просто радуясь вместе с Юркой тому, что у них почти настоящая семья с любящим мужем, спешащим с работы, и заботливой женой, копошащейся у плиты.

«Именно копошащейся, — вдруг с иронией подумала она, бросив взгляд на тарелку с нарезанным луком. — Возилась два часа суетливо и бестолково, как полевая мышь в трехлитровой банке, а самый главный ингредиент положить забыла. Тоже мне, кулинарка!»

Татьяна поднялась с табурета, надела кухонную рукавичку и заглянула в кастрюлю. Мясо выглядело в общем-то неплохо, во всяком случае, съедобно, но запах навевал печальные воспоминания об общепитовской столовой.