Зеркало для героя

— А русалки с венками заманивают неразумных язычников в омут.

Они вернулись к машине. На раскаленной вишневой эмали, как в гладкой воде, отражались их фигуры.

Пока ехали по лесной дороге, Полетаева не сказала ни слова, только отрывала белые крыльца лепестков и бросала в окно.

Никифоров вспомнил, как шел мимо ее дома и как почему-то было стыдно. Только что она была совсем близко, и он касался ее тела. Он подумал, что даже не пытался ее поцеловать. Ему показалось, что она ждала этого. «Она порядочная женщина, — сказал себе Никифоров. — Она ждала, что я просто ее поцелую. Не замечу ее неуступчивости и поцелую». Он не жалел, что не решился. Нечего было себе лгать: он знал, что такое короткая связь, какую пустоту и злобу дарит она. Могло быть, а не случилось. И это не случилось тоже связывало их.

— О чем ты думаешь? — спросил Никифоров.

— О том же, что и ты.

— Тогда ты ведьма… Хотя недавно была русалкой.

— Нет, я не русалка и не ведьма. Просто замужняя женщина. Есть у меня муж. Правда, он сейчас в отъезде. Муж — хорошая защита от случайных знакомых.

— По-моему, тебе не нравится, что ты говоришь.

— Это тебе не нравится. А я иногда напоминаю себе, что я мужняя жена.

— А когда он вернется?

— К Новому году.

— Ну это скоро. Сейчас липы цветут, лето под горку пошло. Новый год совсем скоро.

— Скоро… И будем все начинать сначала… Ну, хватит! Не надо об этом. Расскажи лучше о себе.

— У меня все хорошо.

— Так не бывает.

— Почему не бывает? Сын не болеет, жена не пилит, с тещей нейтралитет. И на работе все в порядке: обещали снять только к концу года.

— Тебе тоже не нравится, что ты говоришь.

Они подъехали к санитарной станции. Полетаева отдала акт. Никифоров увидел, что цвет ее глаз похож на лесную герань. Она надела себе на голову венок, улыбнулась и, уже выйдя, сказала:

— Будь умницей. Все будет хорошо.

Он смотрел, как она уходит свободной прямой походкой, и испытывал глубокое одиночество.

Подул ветер, прикоснулся к кленам и снял несколько желтовато-зеленых листьев. Один лист опустился на лобовое стекло. Никифоров прислушался, не отзовется ли ее голос. Нет. Не отозвался. Был слышен шум далекого автоцентра, находившегося почти в двадцати километрах отсюда.

Он отвез акт, думал быстро уехать домой и не смог уехать.

Его занятия были повторением прошлых занятий и разговоров. Принял на работу двух отслуживших в армии парней, объяснился с мастером Верещагиным, распорядился направить на помощь малярному участку двух женщин из бухгалтерии и отдела кадров. С трудом уговорил их, обошел цех, ответил пятерым заказчикам, почему сорваны сроки ремонта… И так далее.

Но уже со следующего дня Никифоров заметил за собой странную новость: он мысленно разговаривал с Полетаевой. И она отвечала! Ну, это сон, баловство, думал он, это пройдет.

— …Может, вы вправду хотите загнать нас за Можай? Я готов. Заедем в московскую дирекцию, а потом я в ваших руках. Видите, как лето бежит вприпрыжку… Такие длинные росы! А ведь уже позднее утро. Еще только ильин день, еще целый август впереди, но посмотрите вдаль, что за черная сеть вьется над горизонтом? Это пробные облеты грачей. На Илью до обеда — лето, а после обеда — осень…

Никифоров поехал с Полетаевой в Москву. Его вызвали в дирекцию, а она просто сбежала со своей санитарной станции, и оба понимали, что у них свидание, что они связаны общей тайной, что никакого будущего у них нет. Поэтому и последний летний месяц тоже был с ними как дружеское предостережение.

— Что у тебя нового? — спросила Полетаева.

— Вот еду с тобой… Наверное, там меня не долго продержат. Подождешь? Или сходи в кино, пока я буду объясняться.

— Лучше подожду. Мне будет приятно тебя ждать. — Но, сказав это тоном близкой женщины, она постаралась исправиться и добавила: — Только ты не долго, да?

Та, к которой Никифоров привык, не походила на нынешнюю Полетаеву. Та была свободна в речи, взгляде, одежде. А эта внимательно вглядывалась в него.

— Значит, тебя еще не снимают с работы? — улыбнулась она.

— Зимой снимут, я тебе уже докладывал…

— А что ты тогда станешь делать? Пойдешь учителем ботаники? Не боишься?

— Боюсь? — Он засмеялся. — Чего же бояться? Власть мне не нужна. У меня от нее постоянный голод на людей. Снимут — я сразу выздоровлю.

Полетаева тоже засмеялась:

— Странный ты… Это пройдет. Все наладится, даже не вспомнишь. У памяти хороший вкус.

— Порой мне кажется, что такие, как я, смешны и нелепы. Я жду, что мне дадут медаль…

— Ты гордец, каких свет еще не видывал!

— Какая-нибудь награда мне обеспечена, — сказал Никифоров.

— Наказание — это тоже награда.

Так они переговаривались, развлекаясь в дороге, и спустя час въехали в Москву. Но Москва была только снаружи, а внутри машины по-прежнему оставалось ощущение дороги. Чем больше людей было на улицах, тем незаметнее они становились, и поэтому город был для Никифорова и Полетаевой как будто лесом.