Зеркало для героя

— Мы должны быть чисты, — ответил следователь. — Самое большое богатство — честное имя. Я недавно допрашивал свидетельницу, а она вдруг раскрывает кофту и вытаскивает грудь, чтобы показать побои. Загляни кто-нибудь в кабинет, что бы он подумал? Потом доказывай, что она дура… Ты напиши жалобу. Только вряд ли. На бумаге две печати, а у тебя ничего нет. Даже не знаю, что посоветовать…

Никифоров поблагодарил, не зная за что, и поехал в банк. Он уже приготовился к тому, что тысяча исчезла. Вот когда перед ним оказалась непреодолимая стена, о которой загадала Полетаева! Что ему делать, если стена? Он вспомнил утренний поцелуй Лены, жены, ее улыбку и обещание, что все будет хорошо. Вокруг было пусто, он видел только одну эту улыбку…

Потерянная тысяча нашлась. Татаринов снова напомнил о завышенной цене ремонта старой «Волги». Никифоров затребовал у него копию счета и убедился, что сумма завышена в четыре раза. По его щекам как будто провели паяльной лампой. Татаринов виновато смотрел на него. Никифоров стал оправдываться: ремонт государственных машин в план автоцентру не входит, поэтому не было особого контроля… Но оправдываться в чужом жульничестве, словно в своем, было тошно.

— Виноватые дорого поплатятся, — пообещал он. — Сегодня сделаем вам перерасчет.

— Не переживайте, — утешил Татаринов. — Может, кто-то просто ошибся?

— Вряд ли ошибся. Рабочие получают четвертую часть от стоимости ремонта.

Из банка Никифоров помчался в центр.

— Разберись, — приказал он Журкову. — Не хватало дурной славы в городе. Ты посмотри, там только за сварку гнезд под домкрат взяли девяносто семь рублей, а красная цена — от силы двадцатка. Разберись!

Журков мучительно медленно сел, подпер голову тяжелыми руками и стал изучать счет.

— Ты ступай к себе да там разбирайся, — сказал Никифоров. — Если замешан этот сварной Слава, то учти — у одного заказчика стащили сирену, а он нашел и вернул!

— Что с тобой? — удивился Журков. — Не стоит так из-за госбанковской машины…

— Вчера Кирьяков отвез меня на экспертизу.

Журков выругался.

— Тебе звонила эта врачиха с санитарной станции. Вроде собирается к нам. Загонит нас за Можай…

— Ладно, ты разбирайся с госбанковской машиной…

Журков привел мастера Верещагина и бригадира Филимонова. Черные глаза Верещагина были мрачны. Этот Слава-сварной, симпатичный толстяк, которому Никифоров уже однажды простил прогул, приписал себе больше двухсот рублей.

— А куда смотрел мастер? — спросил Никифоров, выгораживая Славу.

— Я смотрю в будущее, — ответил Верещагин. — Вчера ваш друг отблагодарил его пятеркой… Никаких внеочередных машин не должно быть.

— Стоп! — прервал Никифоров. — Куда ты смотрел, когда выпускал госбанковскую «Волгу»?

— А! — махнул рукой Верещагин. — Да успеете вы стрелочника наказать…

— Всех вас надо лишить премии, — брезгливо сказал Журков. — А сварщика уволить. Помните, как было в Горьковском центре? И ОБХСС и меченые деньги, а прокурор отказал в возбуждении дела.

— Вы о чем? — спросил Верещагин.

— Там слесаря драли с заказчиков, их и поймали за руку, но прокурор заявляет: какая взятка? Их отблагодарили, они приняли. А взятки берут только должностные лица.

Позвали Славу. Он вошел, улыбаясь, и остановился у никифоровского стола. Сварщик был тучный, широкий, в распахнутой рубахе, стянутой на плечах лямками спецовочных брюк.

— Хочешь уйти с центра? — спросил Никифоров.

— Еще чего! — протянул Слава.

Услышав дурашливо-лукавое «еще чего», Никифоров ударил по столу ладонью:

— А мне кажется, ты хочешь перейти в гараж водоканала!

— В гараж? — пожал плечами парень. — Променять наши человеческие условия на ихние? У нас комфорт, а у них грязища. — Он усмехнулся, зная, что сказал приятное директору. «Я виноват, конечно, — говорила его усмешка, наказывайте меня, но помните, что у вас не хватает пятидесяти рабочих».

— Не блажи, Вячеслав! — сказал Филимонов. — Что ты говорил, когда сперли сирену у этого говоруна-дипломата? Ты сказал: «Напрасно наш Никифор боится гайку закрутить…»

— Давай-давай! — оборвал Слава.

— Он тебе не «давай-давай», — сказал Журков. — Филимонов — это и есть человеческие условия. Он тебе помочь хочет, а ты плюешь. Гнать тебя надо в три шеи!

— Как срочно крыло заменить, так Слава вам нужен, — с упреком произнес парень, глядя на Никифорова. — Ну, был грех. Все ясно. Вы же меня знаете: можно поверить…

— Я должен простить тебя? — спросил Никифоров. — Иди покури, а мы еще посоветуемся.

— Чего советоваться? Давайте напишу заявление по собственному. Только без даты. Если не оправдаю, тогда гоните.

Слава насупился и ждал ответа. Его глаза были серьезные.

— Покури! — велел Журков.

Снова затевался прежний разговор, как и о Губочеве.

— Не беда, что хитрят и ловчат, — сказал Филимонов. — Всегда были хитрецы и ловчилы. Но прежде они боялись. Положим, решило общество не рвать в общественном лесу ни орехов, ни ягод, пока не поспеют, так нарушителей сами же крестьяне ловили. А сейчас… Эх, да что там сейчас! Чужие Славке все эти машины и заказчики. Душа у него бесконтрольная.