Зеркало для героя

Полетаева остановила малярный участок: содержание толуола в атмосфере в семь раз превышало норму.

— Да говорю вам: вентилятор ремонтируется! — сказал Иванченко. — После обеда все поправим.

— А здоровье людей? — спросила она. — Вот поправите — пускайте. Полетаева виновато взглянула на Никифорова. — А говорили: все в порядке!

В директорском кабинете она стала писать акт. Прядь черных волос спадала ей на висок, изгибалась, стекала к шее. Тонкая золотая цепочка покачивалась в такт движению руки. Венок из нивяников почудился Никифорову.

Он прочитал акт.

— Нина! — укоризненно сказал он.

— Что, Александр Константинович?

— Зачем так официально? Поверь, часа через полтора все наладим. Гарантирую. Зачем нам этот акт?

— Ну-ну, — кивнула поощрительно Полетаева. — Что акт? Бумажка… Но ведь если я промолчу? Ты понимаешь? Как ты будешь со мной разговаривать? «Не обижайся», — говорили ее глаза.

— А если я тебя попрошу? — настаивал Никифоров.

— Давай, Саша, договоримся: ты никогда не будешь меня ни о чем просить, мы уважаем друг друга. Договорились?

— Ладно, — буркнул он. — Но ты хоть подожди у нас часок, не уезжай. А то целый день пропадет… Об этом можно попросить? — «С мужиком было бы проще столковаться», — подумал он и сказал: — Мы открыли секцию картингистов. Машинка маленькая, низкая — ощущение скорости великолепное.

— Да, — откликнулась она. — Ты знаешь, чего хочешь.

— Ну, не обижайся, — сказал Никифоров. — Это я должен на тебя обижаться, а не ты. Загонишь нас за Можай.

— Я еще должна оштрафовать тебя на десять рублей.

— Да? — Никифоров засмеялся. — Штрафуй, я переживу.

И вдруг он вспомнил своего маленького брата Юру, наголо стриженного, щекастого, с глазами-щелками. «Саша, хочешь водички?» — Юрочка, братец-кролик, протянул старшему родственнику, своему пятилетнему сторожу, зеленую пластмассовую баночку с какой-то жидкостью… Вспомнив о глупом Юрочкином пойле, Никифоров захотел представить здоровенного парня, шоферюгу с северных зимников Юрия Константиновича Никифорова, отца двух щекастых мальчишек с глазами-щелочками, похожих на Василия, как две капли воды. Но брат не пришел на помощь. Наверное, по той причине, что в настоящее время он улетел из Сургута в Новосибирск, где защищал в техникуме диплом автомеханика (до этого он мучился в двух институтах), защищал геройски и, следовательно, был занят. «Ну, ни пуха, ни пера, Юрка! — пожелал младшему родственнику Никифоров. — Я тоже занят».

— Чудно, Нина, получилось, — сказал он. — Хочешь, съездим в Москву?

— Хочу, — улыбнулась она. — Но не как санитарный врач…

— Ну да. Пусть санитарный врач поскучает где-нибудь без нас.

Он собрался пошутить, но шутка выдала его раздражение.

Никифоров и Полетаева смотрели друг на друга с удивлением, словно не понимали, почему недавно они испытывали легкое опьянение, когда разговаривали друг с другом.

— Что у тебя нового? — спросила Полетаева.

— У меня хороший козырь. У нас выработка на одного рабочего самая высокая в зоне, сто двадцать процентов.

— А я купила определитель растений. Множество цветов… полистала и отложила. Вряд ли я смогу вырваться в Москву.

— Мы как поссорившиеся дети! — воскликнул Никифоров. — Так и будем киснуть, пока не наладят вентилятор?

Он поглядел на часы: всего одиннадцать минут прошло. В беге тонкой стрелочки, казалось, билась враждебность. Он огляделся: со стены улыбались космонавты, на столе возле нержавеющих медведей с Ярославского завода лежала сумка с газоанализатором и стоял графин с родниковой водой. Чистый родничок из вскрытого давнишней стройкой водоносного пласта бормочет в глинистой теклинке во дворе автоцентра. Что же мы молчим? Неужели из-за этого злосчастного газоанализатора? От кабинета до родничка — две минуты ходьбы.

— Нина, я тоже принципиальный мужик, — сказал Никифоров. — В другом разе я бы не стал тебя уговаривать, но сейчас ты уступи. Ради человеческих отношений… «Ради нас», — хотел добавить он и удержался от крайней чувствительности. Полетаева улыбнулась, со вздохом ответила:

— Все-таки ты меня уговариваешь. — В ее голосе прозвучала нота сожаления и нарождающейся покорности.

— Нина, мы же люди, у нас есть не только закон, но и душа, — утешил он ее.

— Почему-то мне всегда говорят про душу, когда я применяю санкции, вымолвила Полетаева задумчиво. — Совесть, душа… Какая может быть у меня душа, если я сейчас инструмент закона? Тебе не жалко меня? Ты ведь мужчина.

— А ты женщина. Женщина должна уступить.

— Потом мы пожалеем об этом, — усмехнулась она и медленно разорвала акт. — Пусть будет по-твоему. Ты доволен?

— Спасибо, — поблагодарил Никифоров и снова взглянул на часы. Малярка простояла всего двадцать одну минуту. Он связался с диспетчером и распорядился о запуске. — Спасибо, Нина! — повторил Никифоров веселым деловым тоном.