Зеркало для наблюдателей

--Уилл, если допустить, что с той штукой, которую бросил Уолкер, ничего не случилось... если допустить, что впереди у каждого из нас еще лет сорок-пятьдесят... Так вот, как насчет моих сорока-пятидесяти? Я имею в виду работу. У нашей голубоглазой леди таких проблем нет: она уже знает, чем ей заняться. И мне кажется, подобных проблем нет у большинства людей: некоторые имеют полную ясность относительного своего призвания, подавляющее же большинство думают о работе как о неизбежной неприятности, как о чем-то, с чем им не по дороге, но приходится играть в эту игру, если уж не удалось открутиться от нее вообще... Мне это не подходит, если у меня и есть призвание то, черт возьми, складывается впечатление, будто меня зовет с собой сразу сотни голосов. Локомотив без рельсов... Вы как-то говорили мне, что брались за многое, что пытались заниматься самыми различными вещами. Хоть когда-нибудь вам попадалось дело, которым действительно хотелось бы заниматься? Дело, по сравнению с которым все остальное выглядело всего лишь прологом?

Ответ был утвердительным, но я не мог сказать коротко. Заставив себя вернуться в систему человеческих намеков -- и опрометчиво,-- я заявил:

-- Мне нечего предложить, кроме изъеденной молью банальности: найди то, что можешь делать лучше всего, и остановись на нем. Поиски могут занять какое-то время. Вот и все.

Он улыбнулся:

-- Да, но как бы моль тут не сломала зубы! Ведь это путь проб и ошибок? И в основном, ошибок?

-- Возможно. В двенадцать ты был озабочен тайнами, в которые мы любим погружаться, распутывая узелок, именуемый этикой.-- Да.-Он долго смотрел на меня, и его темные глаза подернулись дымкой.-- Да, мне это нравилось.

-- И?..

-- Да, нравится и сейчас. Вот только узна[ac]ю все дольше, а понимаю все меньше.-- Через какое-то время ты отработаешь метод, называемый синтезом, который тебя удовлетворит. Годам к тридцати, если тебе улыбнется удача.

-- А если перевести озабоченность этикой в более привычные термины?

-- Учить. Писать. Проповедовать. Действовать, хотя действие всегда опасно.

-- Всегда ли? -- сказала Шэрон.

-- Всегда! Разве только сможешь отвести возможные последствия на достаточно приличную дистанцию. Иногда это возможно. А если не сможешь, то жди ответных, испытанных временем действий... В общем, в любом случае -- страдание, так как обыватель всегда заявит: стало еще хуже.

-- Не знаю,-- сказал Абрахам,-- думал ли я когда-либо, что у меня достаточно знаний, чтобы действовать.

-- А если нет, то всю свою жизнь учись и иногда говори, коли уверен, что тебе есть что сказать.

Он усмехнулся и бросил в меня горсть сосновых иголок. Шэрон сжала руками его голову и без особой игривости помотала ее из стороны в сторону.

-- Я бы хотела пригласить тебя сегодня вечером ко мне. Ты еще не встречался с мамой Софией.-- Я видел ее лицо, а он нет. Она думала не только о "маме Софии", но и о рояле.-- Эйб, сколько времени прошло с тех пор, как ты что-нибудь нарисовал?

Он заколебался, насупился, и она принялась пальцем разглаживать его брови. -- Совсем немного, Шэрон.

-- Может быть,-- предложил я,-- это недостаточно хорошо сочетается с озабоченностью этикой?

-- Может быть.-- Он был удивлен и заинтересован.-- Можно проповедовать с помощью масляных красок, но...

-- Разве? -- сказала Шэрон.-- Пропаганда -- плохое искусство.

-- А ты не думала о языке музыки?

-- Нет. В музыке такой проблемы просто не существует. Вряд ли вы начнете искать в музыке пропаганду. Разве что ваша голова совсем протухла.

-- Да. Но в живописи... Ну, Домье, Гойя, Хогарт...

-- Они живы,-- сказала Шэрон,-- потому что они были прекрасными художниками. И даже если бы их социальные идеи оказались не слишком популярными в двадцатом веке, их произведения от этого не изменились бы. Челлини был мерзавец. Благочестие Блейка и Эль Греко практически не встречается в наше время. А их произведения живут.

-- Думаю, ты права,-- сказал Абрахам, немного помолчав.-- Думаю, Уилл тоже прав. Живопись -- не лучшее занятие для испорченного моралиста, выпущенного из исправительной школы.

Шэрон вздрогнула и стиснула пальцы, но Абрахам по-прежнему улыбался. Мне показалось, я понял то, чего не поняла она. Я сказал:

-- Эйб, впервые слышу, как ты говоришь о прошлом без горечи.

Он повернул голову и почти весело взглянул на свою возлюбленную. Мне показалось, что этим взглядом он пытался напомнить ей о каких-то словах, которые по-видимому, были сказаны раньше.

-- Думаю, у меня больше нет горечи, Уилл.

-- И даже по поводу доктора Ходдинга и людей, купивших его?

-- Прыгнул на колесо,-- пробормотал Абрахам. Словно почувствовав, что Шэрон в этот момент нуждается в защите, он спрятал ее голову у себя под мышкой и принялся целовать ее волосы.

-- Ну, теперь мальчик стал буддистом$FБуддизм принято разделять на три течения, называемые "колесницами".>,-- сказала Шэрон.

-- Конечно, Буддистом, даосистом, конфуционистом, магометанином...

-- Момент! За двумя зайцами погонишься -- ни одного...

-- Ха! Магометанином, христианином, сократистом, индуистом...