Я смешал мою "двойную гранату": на три пальца брэнди и на один — яблочной водки. Этот коктейль никому не нравится, но если вы чувствуете себя скверно, вы понравитесь ему.
Абрахам задохнулся и, переведя дух, прокомментировал:
— И они еще беспокоятся о расщепление атома!
— Повторишь?
— Как только выну из горла горелое мясо, не раньше...
— Я читал в газете об Уолкере.
Он содрогнулся, но не от выпивки.
— Что пишут?
— Цитирую Макса... "нервное расстройство от переутомления"...
— И все?
— Сказано, что речь его была бессвязной.
— Неправда, Бен. Я был там.
— Уилл... Уилл Майсел. Привыкай к этому имени. Может оказаться существенным.
— Извините. Я постараюсь. Я думал о вас по-другому.
Я сочинил еще один, более мягкий напиток.
— Выпей-ка не торопясь. Это жидкость для промывания обожженных мест.
Он смотрел с ужасом и не мог вымолвить ни слова. Но его юное лицо уже не казалось полем сражения, каким оно представлялось утром. Теперь это было лицо пробуждающегося от долгого сна человека. Впереди его ждал тяжелый и несущий с собой смертельную опасность день, но спящий наконец просыпался.
— Эйб, я, пожалуй, изложу вкратце, что мне известно, и о чем я догадываюсь. Если я в чем-нибудь ошибусь, ты меня прервешь, хорошо?
Он с благодарностью кивнул, и я начал:
— Дэниел Уолкер является... являлся человеком, подверженным большим эмоциональным перепадам. Он не мог попросту порвать с Партией органического единства. Уж если у него появилась причина не любить ее, он должен был в своей нелюбви дойти до ненависти. А всего вероятней, вместе с партией он возненавидел и весь мир. Назовем его маниакально-депрессивным типом, просто так, в качестве ярлыка... Для Дэниела Уолкера в жизни нет полутонов — либо все черное, либо все белое. Вчера я дважды побывал в офисе партии. Уолкер сказал мне нечто такое, что было признано ошибочным уже к моему второму визиту. Келлер за это его отчитал. Дух Уолкера метнулся в другую сторону. За такую добросовестную службу — удар по зубам...
— Билл? Его отчитал Билл?
— Да. Поговорил с ним по телефону. Потом, уже по пути к выходу довелось встретить Уолкера после этого разговора. Он был словно из-за угла мешком трахнутый. Дальше... Прошлым вечером обиженный судьбою Уолкер и пьяный в стельку доктор Ходдинг о чем-то совещались. Я сам видел их среди милых игрушечных солдатиков, у Макса. Затем Уолкер оказался в лаборатории Ходдинга и взял там...
Я замолк, потому что загорелое лицо Абрахама стало белее свежевыпавшего снега. Он чуть не выронил стакан из рук.
— Я могу только догадываться,— сказал я.— Это новый вирус?
Ему удалось-таки поставить стакан на пол.
— Новый, прошептал он.— Может распространяться через воздух.— Он справился с голосом, но зачастил: — Неограниченная жизнеспособность, и никаких защитных механизмов в человеческом... нет-нет!.. в организме любого млекопитающего... Все это бормотал доктор Ходдинг, когда... ну, когда мистер Николас дал ему снотворное... Это уже после вашего ухода... Но, бедняга, он не полностью отключился, начал бормотать и метаться по кровати... уже после того, как мистер Николас ушел наверх и оставил меня с ним. Любое млекопитающее — это не только мы, Бен... Уилл... это все. Средство распространения тоже... какая-то мерзость, похожая на пыльцу... зеленая...
— Помедленнее, мальчик. Уолкер взял это?
— Да.
— Инфекционно опасное, разумеется.
— Через органы дыхания. Ходдинг постоянно бормотал о своих обезьянах и хомяках, повторял: "Макаки-резус — восемьдесят пять процентов". Я не знаю, означает ли это смертность. Думаю, да. Нейротоксин. Достигает нервной системы через органы дыхания. И спинной паралич...
— А Уолкер?