Зеркало для никого

Разрешение на покупку мяса, а в особенности оленины, нужно было покупать. И только потому, что мой папа адвокат, мы могли позволить себе такой деликатес. Деньги, вот еще одна причина, по которой мне нужна была нормальная профессия. За ужином мы болтали обо всякой ерунде. Папа пребывал в хорошем расположении духа. Дело, которое он вел, подходило к концу, а значит, он сможет нам обо всем рассказать. Под конец ужина, когда мама принесла крем-брюле с заменителем сахара, я решилась поднять интересующую меня тему:

– Мама, папа, только сегодня я начала думать о том, кем действительно хочу стать. И мысли о медицине, а особенно о хирургии, в общем… я не уверена, что хочу быть врачом.

Тяжелый папин вздох, выроненная ложка из рук мамы и минутная пауза стали реакцией на мои слова. Родители молчали, тщательно подбирая слова. Мне никогда не узнать, какова бы была их реакция, если бы подобная беседа проходила без бдительного ока камер.

– Гель, мы тебя очень любим, – сказала мама.

– Но твое решение выглядит как поспешно принятое, – продолжил отец, словно они с мамой каким-то образом мысленно переговаривались. Впрочем, они женаты уже больше двадцати лет и, возможно, за эти годы между ними установилась телепатическая связь.

– Ты так много работала, чтобы воплотить свою мечту.

Ой, мою ли? Я просто хотела не видеть камер и быть при деньгах. Мой выбор профессии никак не относился к поиску призвания в жизни.

– И сейчас за тебя говорят стресс и неуверенность. Такое бывает, когда до исполнения мечты остается совсем чуть-чуть.

– Если ты хочешь, мы обсудим эту проблему с нашим семейным психологом – подытожила мама.

– Да, доктор Петерсон примет нас в любой день, в какой ты пожелаешь.

Я покачала головой. Конечно, какой еще реакции я могла от них ждать? Зачем только открыла свой глупый рот…

– Спасибо, – только и оставалось сказать. – Мне это не нужно. Я в порядке.

– Отрицание проблемы – первый признак ее наличия, – сказала мама с печалью в голосе.

Глава 7 Мозгоправ

Несмотря на мои заверения в том, что моя психика находится в полном равновесии, к мозгоправу меня все-таки записали. Доктор Петерсон принял меня на следующий же день, подвинув сеансы других пациентов с меньшим Рейтингом.

Я шла как под конвоем, стараясь не устраивать истерику, чтобы не показать родителям, как я боюсь попасть на сеанс к этому «прекрасному специалисту». Одно неверное слово, взгляд, жест, и меня начнут накачивать лекарствами, и тогда, здравствуй окраина Зеленого города и тупая улыбочка на всю жизнь. Врач уверял родителей, что перенес сеанс с другим пациентом ради меня, поскольку я находилась в опасном пограничном состоянии. Подобный вывод его заставила сделать резкая смена выбора специальности, скачущий Рейтинг, а еще моя фотография с Локи из клуба и посиделки в ванной с персиковой пеной. Ко всем этим данным у доброго доктора был доступ. Хорошо, что у родителей его не было, иначе я бы оказалась здесь гораздо раньше.

Едва загорелась красная лампочка, камеры в кабинете тут же отключились. На самом деле, основная причина частого посещения людьми кабинета психолога заключалась именно в отсутствии камер. Я привычно расположилась на удобной кушетке. После ухода Мист из Зеленого города мне назначили походы к психологу на целый год. Тогда мне нравилось к нему ходить. Я хотела говорить о Мист. Многим позже я поняла, что Петерсон давал мне выговориться, чтобы подвести к одной единственной мысли: «Мист больше нет, помни ее, но молчи о ней, иначе тебя сожрут живьем». В кабинете звучала тихая музыка, действующая исключительно на подсознание, призванная заставить пациента расслабиться. Доктор Петерсон невысокий, изящно сложенный мужчина средних лет с заметной сединой в волосах, обладатель добрых голубых глаз, которым искусственно был придан томный гипнотический блеск. Голос у него тоже был завораживающим, спасибо специалистам по модификации голосовых связок.

– Итак, Гель, о чем бы ты хотела поговорить?

Он дал мне иллюзию свободы, словно я была лидером в нашей беседе. Это было не так. Я приняла правила игры, в которую мы неоднократно играли, и сказала то, о чем он уже, безусловно, побеседовал с родителями:

– Я не уверена, что хочу становиться врачом.

Слова растворились в тишине кабинета. Кушетка, обитая кожей, странно пахла, что наводило на мысли о том, что кожа натуральная.

– Почему?

Если бы пациент был старше, доктор спросил бы: «Чем обусловлено ваше решение?», но я была школьницей, со мной полагалось разговаривать простым языком. Мы, школьники, не самые разумные существа, по мнению взрослых. Я перевела взгляд с лица доктора на лампу, источающую желтый свет. Смотрела на нее, пока глаза не заболели.

– Потому, что я хотела стать врачом, чтобы не появляться перед камерами. А сейчас этой необходимости больше нет.

Честный, предельно честный ответ. Чертова музыка, как обычно, превращает мои мозги в кашу. Я попыталась собраться, прикусить язык. Бесполезно. Петерсон делал заметки в своем блокноте. Он видел мои попытки противостоять зомбирующей музыке. Его это явно забавляло.