Зеркало для никого

– Почему ты больше не хочешь скрываться от камер? – доктор чуть придвинулся вперед. Было ли это выражением интереса или у него просто геморрой от постоянного сидения и ковыряния в мозгах тинейджеров? От этой мысли с губ сорвался смешок. Геморрой…

– Вы не должны задавать какие-то другие вопросы, чтобы убедить меня вернуться на путь истинный? – лгать в этом чертовом кабинете было выше моих сил, но отвечать вопросом на вопрос у меня пока выходило. Это хорошо. Петерсон улыбнулся и сделал заметку в блокноте.

– Нет, Гель. Я должен помочь тебе выйти на собственный путь и не важно, будет ли он правильным в глазах твоих родителей. Но если ты не хочешь говорить о камерах, не говори. Родители сказали, у тебя появились новые друзья-студенты. Возможно, с ними как раз и связано изменение твоих целей и стремлений?

Ничего ему родители не говорили. Этот гад бессовестно читал мои файлы, скачанные из базы Зрителей. Психологам такое можно. Вообще профессия неплохая, жаль только пожизненная, как и любая другая. А значит, место доктора Петерсона освободится только если он сам этого пожелает.

– Да, у меня появилась пара новых друзей.

– Друзья старше тебя. Успешные. Все с высокими Рейтингами. Друзья, которые могут достать для тебя пропуск в Слепую зону.

Петерсон не на шутку начал меня раздражать. Я перевела взгляд на стену с изображением леса. Казалось, сделай шаг, ступи на зеленый мох и провалишься в него. Вскочить бы с кушетки и удрать в эти зеленые дали, ободрать руки о кусты дикой малины, обжечь лодыжки о крапиву. Когда больно, то можно собраться. Найти ту часть себя, которая спрятана от камер, Зрителей, всего мира. Ту часть, которая только моя, которой не нужно ни с кем делиться. Я отрешенным голосом задала вопрос:

– На что вы намекаете? – Нос уловил запах корицы. Петерсон включил дополнительную стимуляцию, чтобы я расслабилась. Я люблю запах корицы, он напоминает мне о бабушке и печенье, которое она готовила на Универсальное Рождество. Она добавляла туда имбирь и корицу. Клала натуральное сливочное масло, а потом выпекала пять минут. Она заставила меня выучить рецепт, а еще назвала несколько имен, которые я должна была запомнить, чтобы назвать так своих детей, если они у меня будут. Имена отчего-то были очень важны. Как и рецепт. Бьорн, Олаф, Ингар, Тор, Хьердис и имбирное печенье. Все, что осталось от бабушки.

– На то, Гель, что скорее всего у этих молодых людей есть причины, по которым они с тобой дружат.

Ага, он видел вчерашний пропавший отрезок моей жизни. Наши взгляды встретились. Он знал, что я знаю то, что он видел произошедшее в доме Анастасии. Не все, конечно, но этого хватило, чтобы догадаться. Петерсон вдруг улыбнулся. Не так, как улыбался пациентам, а как-то по-особенному. По-настоящему. Я сказала:

– Думаю, потому что я очень многосторонняя и интересная личность. А еще я нравлюсь Локи, а им интересно знать, кто он такой.

Я тараторила быстро, стараясь увести разговор в другое русло. Не хотелось подставлять ребят. На противозаконные действия его клятва о конфиденциальности пациента могла не распространяться. В том, что взлом камер был противозаконен, я не сомневалась. Находился ли закон на пересмотре или нет, не знаю. Подобные действия скажутся на Рейтинге, а из-за них Анастасия, Шон и Иван могут вылететь из университета. Маневр удался. Петерсон поинтересовался:

– Локи. Кто такой Локи?

– Мне кажется, это наш новый историк. Или это Тео. Тео был бы таким крутым вариантом, историк тоже ничего, но он мне не нравится. Он странный и из Красного города. Хотя и сын Жанны Бернар. Маме нравятся ее картины, там огромные дома на красном фоне. Мама такую хочет себе в коллекцию, но Жанна не всем продает… – затараторила я вроде бы правду, а вроде и нет. Петерсон отключил запах корицы, возвращая мне часть контроля над своими словами.

– Гель, не могла бы ты мне рассказать о Локи?

И я с удовольствием начала рассказывать ему о поэте, добавила еще и о нашей фотографии в Сети. Я чувствовала, как самодовольно звучу, и со стыдом осознала, что популярность и правда вскружила мне голову. Осознал это и Петерсон. Трудно было сказать, доволен он мной или разочарован, но, кажется, вопрос в накачивании меня таблетками больше не стоял.

– Я все понял, Гель, и хотел бы дать тебе дружеский совет, – на его лице появилась приятная улыбка. Глаза светились добротой. Не дожидаясь моего ответа, он сказал: – Я бы посоветовал тебе прекратить общаться со старшими ребятами. По твоему гормональному фону несложно понять, чем вы занимались, а чем нет. Оргию в джакузи все бы поняли, но только это была не оргия. Студенты прикрылись тобой. Для чего? Не в моей компетенции отвечать на подобные вопросы, поэтому я оставлю их без ответов. Запомни – посиделки в ванной с подружками, чтобы обсудить мальчиков – это одно, а со старшими ребятами неизвестно зачем – совсем другое.

А потом как-то быстро и нервно, словно совершая преступление, он передал мне записку, которую я тут же прочитала. Теперь-то мне стало понятно, что он все это время писал в своем блокноте: