Я слегка пожала плечами и посмотрела на генерала, что сидел как раз напротив. Он прищурился, попробовал звук гитары, подкрутил под себя, и запел, слегка тронув струны:
— Почему ж ты мне не встретилась,
Юная, нежная.
В те года мои далекие,
В те года вешние?
Голова стала белою,
Что с ней я поделаю,
Почему же ты мне встретилась
Лишь сейчас?…
Он пел и смотрел на меня, а я, очарованная его мягким, чуть с хрипотцой голосом, сидела застыв, и во все глаза смотрела на его шевелящиеся губы. Глаз я не видела, но понимала, что в них сейчас таится тоска и печаль, как и в голосе, который манил…манил…
— Как боится седина моя
Твоего локона,
Ты еще моложе кажешься
Когда я около…
Видно, нам встреч не праздновать!
У нас судьбы разные!
Ты любовь моя последняя,
Боль моя.
Он замолчал, оторвал глаза от моего лица, перебирая тонкими пальцами струны. Стояла напряженная тишина. И вдруг поняла, что он признался мне в… любви?
Но не только Я это поняла!
— Ужас!
Подскочив, опрометью бросилась в темный сад. Дорожки были едва видны, к тому же слезы заливали мое лицо. Я наткнулась на дерево и припала к нему. Мои плечи вздрагивали — я рыдала! Почему? Что такое разворотил он в моем сердце? Почему я так отреагировала — сама не могла понять. Но слезы катились и катились, и тело вздрагивало, пока кто-то резко не повернул меня за плечо. Я развернулась и еле различила лицо моего генерала.
— Что случилось? — почти вскрикнул он, хватая меня за плечи. — Скажи, не плачь! — Встряхнул он меня.
Я опешила. Я не знала что говорить. Я сама не понимала, почему так расплакалась. Может быть, от впечатления его голоса или слова романса, а может быть на свою неудавшуюся прошлую молодость. Но почувствовав рядом его тело, припала к его груди и обняла за талию.
— Твоя песня, — тихо проговорила я.
Он замер, видимо на мое вдруг вырвавшееся «ты», а потом поднял мое лицо и вытер аккуратно на ощуп щеки от слез.
— Всё-всё! — утешал он в пол голоса. — Я больше не буду!
И произнес он это так по-детски, что я вначале не поняла, что и как он это сказал, а поняв, легко рассмеялась.
— Ну, вот и хорошо! — усмехнулся он. — Теперь успокоились и пошли к гостям. А то они тоже переживают. Еще не так поймут. — Взял меня за руку и повел к столу.
Там уже пили чай и вино. Увидев меня, все дружно загомонили, заулыбались, а когда мой генерал сказал, что я расчувствовалась из-за романса, то все начали меня успокаивать. А Анфиса Егоровна погрозила пальцем мужу, мол, смотри у меня. На этом инцидент был окончен, и все принялись вновь громко разговаривать, спорить и смеяться.
Я присоединилась к молодым ребятам с патефоном, перебирая пластинки, дабы отвести от нас двоих досужие мысли. Потом мы дружно пели популярные песни «Ой, рябина кудрявая, белые цветы…» и «Наш паровоз вперед лети…» и всем было весело.
Расходились парами, когда уже звезды ярко светили на небе, и луна освещала пространство дачного городка. Когда мы шли к себе, то слышали, как в тишине то тут, то там развались и громкий смех и песни. Видимо не только мы одни веселились в эту чУдную ночь.
Я заснула очень быстро, будто упала головой в темный омут.
Глава 12
Следующий день не заладился с утра. А всё потому, что, проснувшись, я услышала противный голос домоуправши Зойки. Она говорила быстро, громко. Иваныч просил её поумерить свой пыл, объясняя, что хозяин и гостья еще спят, но она только фыркала и продолжала рассказывать о какой-то Тосе, которая не хотела давать ей сливки, мол, не было заказа ранее, а у нее и так много желающих. Но она все же получила всё что хотела и при том еще той пригрозила и тюрьмой и лагерями за торговлю без разрешения.
— Знает, гадина, законы! — сплюнула я, закрывая за собою двери. — А голос противный! Да и сама такая же!
Я плюхнулась на кровать и уставилась в окно. Там расцветало утро — холодил ветерок, чирикала какая-то птица. Забравшись под пушистый плед, поняла, что замерзла. Видимо так крепко спала. И тут же вспомнила вечер, романс и свои рыдания. И мне стало так стыдно и неудобно, что я тяжело вздохнула:
— Что теперь делать? Как им показаться на глаза? Ведь сегодня обещались встретиться у озерка, что располагался в двух километрах от дач, ближе к лесному массиву. Но вспомнив поговорку, что «стыд не дым — глаза не выест», хмыкнула и постаралась переключить себя на более позитивные воспоминания. И мои мысли поплыли в сторону моего генерала. Я начала вспоминать его длинные пальцы на грифе гитары, бархатный голос, и синь глаз. А еще его твердую грудь и ласковые объятия.
— Я бы хотела ощутить это всё вновь! — Вдруг пришла шальная мысль и аж, расстроилась, поняв, что это нереально. Почему? Сама не могла себе объяснить, будто стояла меж нами преграда, которую ни ему, ни мне не преодолеть. От отчаяния зажмурилась и резко открыла глаза.