А именно где-то с шестидесятых пошло главной темой книг, фильмов, песен – частная жизнь, быт, личное благополучие. А о великом – лишь в славном героическом прошлом. И началось это, как Хрущев провозгласил, что главная цель – это повышение благосостояния наших людей. Вы, товарищ Ефремов, в том времени уже все поняли, не знаю, правда, как сейчас… Вот и я размышлял, чем госкапитализм отличается от социализма. Так я скажу – сразу после революции мы все же строили именно социализм: с повышением культурного уровня трудящихся, с реальным вовлечением их в процесс управления – и парткомы, профкомы играли важную роль, не для галочки, и движение рационализаторов было. Рабочий не был винтиком – по крайней мере, мы искренне пытались сделать его не таковым, с каким успехом, с теми руководящими кадрами и на том человеческом материале – это уже вопрос другой. А Хрущев как раз и объявил госкапитализм, перевел всех в статус наемной рабсилы: ты больше работаешь, тебе больше заплатим, вот все, что от тебя требуется, а в остальное не лезь. И поначалу это работало: из бараков в «хрущевки», и телевизоры, радиолы, холодильники, пылесосы, что там еще – в каждый дом. А затем забуксовало – отчего в нашем народном хозяйстве возник структурный кризис – это вопрос отдельный, на Совете Труда и Обороны я его уже поднял, меры принимаются. Касаемо же того, что мы сейчас обсуждаем – власть перед народом свои обязательства по принятому «общественному соглашению» выполнять перестала: например, автомобили так и не стали общедоступными, и было очевидно, что улучшения благосостояния не будет даже в перспективе, а «в США по две машины в каждой семье». Вот отчего народ «перестройку» в массе и принял. Не говоря уже о том, что такая постановка цели тотально плодила обывателей: если мое благосостояние и есть высшее достижение, тогда вороватый завмаг вполне искренне мог себя считать человеком будущего. И никто не знал, не видел, а дальше-то куда идти? Когда нет высокой цели – вылезает самое мелочное, и становится главным. Вы, товарищ Лазарев, когда-то говорили мне – «единомышленники, кто ради дела и за идею, по мелкому вопросу быстро договорятся в рабочем порядке, а когда идеи нет, то за любой пустяк спорят и интригуют до неприличия». Что-то сказать хотите, дополнить?
Адмирал Лазарев кивнул.
– Так все верно, товарищ Сталин. Там я родился в семидесятом – и годы перед самым обвалом хорошо помню. «Занзибар, Занзибар», или «засыпает синий Зурбаган, а за горизонтом ураган» – песни из окон общаги Института культуры, куда мы, курсанты, к девушкам ходили. Всем было комфортно – у большинства уже отдельные квартиры, где холодильник ЗИЛ, цветной телевизор, ковры на стенах, магнитофон «Шарп» и стенка с мини-баром. Частная жизнь превыше всего – перед «перестройкой», кажется, даже политику на кухнях уже не обсуждали, а где что достать. Занзибар, Зурбаган, Арабески и Рики энд повери, «Ирония судьбы» на Новый год и завод имени Маркса или какое-нибудь НИИ или КБ, где предполагалось работать до пенсии – и всем казалось, так будет вечно. В то же время какое-то недовольство было, вроде все есть, а хочется еще чего-то. Потому и поверили Горбачу – думали, будет еще лучше, а хорошее, что есть, никуда не денется. И наслушались всяких там, кто вопил «так жить нельзя», – не зная, что эти мелкие беды раем будут вспоминаться в девяностых, всего через пять, десять лет. При том что материальный ресурс был, Союз не ломать и капиталу не сдаваться – уж если на советских остатках все воровские девяностые тянули. Главная причина была, что идеи не стало, веру потеряли. Большинство, кто без особых амбиций, в целом было довольно – но кому-то захотелось и в рокфеллеры. И обрушили все.
– Значит, мы эту идею должны народу дать, – сказал Сталин. И добавил, усмехнувшись в усы: – А отчего Книга должна быть непременно одна? Пусть будет много, хороших и разных – или на конкурсной основе. Хоть тому же Мартынову поручите, «Гость из бездны», на мой взгляд, тоже хороший потенциал имеет, если его развить. В Тайну посвящать его излишне – а разговор с ним проведите, посмотрим, что выйдет. А может, и еще найдете кандидатуры.
Снова взглянул на Ефремова.
– И вы, пожалуйста, без всяких обид. Конкурс – это хорошо: победит лучшее. Когда я товарищам Яковлеву, Лавочкину, Сухому, Микояну задание ставлю, они ведь все правильно понимают и стараются.
– Ну что вы, какие обиды, – улыбнулся Ефремов. – Я буду только рад, если хороших научно-фантастических книг о коммунистическом будущем выйдет еще больше. Не я ли в будущем мира «Рассвета» писал о необходимости развивать жанр научной фантастики и о ее особой роли в воспитании молодежи?.. И считал своей главной задачей – создать первую такую книгу, за которой непременно пойдут другие книги от других писателей. Ведь, надеюсь, даже не выигравшие ваш конкурс книги – все равно будут изданы?