Зеркало и чаша

— Ты, жрица, не можешь править державой, ты старая женщина, твое дело — молиться! — кричал он со стены. — Кто будет править кривичами? Вот эти посадские неумытые рыла? Кто защитит тебя, их, святилище, да и самого князя Вадима, если здесь больше нет мужчин?

— Плесков клялся князю Вадиму Старому, что не примет и не даст власти над собою никому, кроме его потомков! — отвечала Огняна. — И мы не нарушим клятву, иначе нас проклянут боги.

— Головы дурные! Ведь я все как надо хотел — взял бы князь мою дочь в жены, и были бы их дети потомками Вадима Старого, чего еще надо? Ну, подождала бы она князя года три-четыре, не развалилась бы! А вы, сволочи недобитые...

— Ты сам навлек на себя гнев плесковцев.

— Да от Плескова ни одной собаки не останется, если будем ждать, пока малец подрастет! Изборский князь опять на нас пасть раззявил, небось между своими сыновьями выбирает, кому из них у нас сидеть! Так и так свою клятву нарушите, только я же миром хотел! Не захотели миром, дурни немытые, теперь придет к вам князь Славомысл! В Изборске-то не потерпят, чтобы такой город мальчонке достался!

— Изборские обещали, что не будут...

— Не сегодня-завтра опять варяги придут! — кричал Хотобуд, не слушая женщину. — Потом полотеские или ладожские князья, или латгалы, или чудь, или еще какая хрень — всех вас убьют, а нет, так в холопы продадут! А кто останется, тот от голода сдохнет! Здесь будет пустыня и волчий вой! Я — последний, кто этот город может спасти, а ты упрямишься, метла старая! Тьфу! — Выведенный из терпения воевода сплюнул со стены.

Огняна молчала, не отвечая на эти поношения.

— Что молчишь? — Даже ее молчание раздражало воеводу. — Я знаю, почему ты молчишь! Ты сама хочешь князя в руки забрать и растить, приучить всегда тебе в рот смотреть! Сама править хочешь, вот и мне не даешь! А с варягами как воевать будешь, ты подумала своим бабьим умом?

— Я происхожу из рода плесковский князей, и кого же слушаться отроку из моего рода, моему же внучатому племяннику, как не меня? — отозвалась Огняна. — У тебя нет никаких прав на власть, воевода Хотобуд, сколько бы ты ни кричал. Никто ведь не знает, удастся ли ребенку дожить до возраста мужчины, если он будет в твоей власти. У тебя есть еще дети и могут быть еще, поэтому ты захочешь перетянуть власть в свой род, и тогда плесковские кривичи погибнут, потому что лишатся благословения Рода и Макоши.

— Ну а если князь Вадимир умрет раньше, чем повзрос... — в запальчивости начал Хотобуд, но прикусил язык, поняв, что проговорился.

По толпе посадских пролетел гневный и негодующий гул, но Огняна и бровью не повела: она давно разгадала честолюбивые мечты и черные замыслы воеводы.

— Если род Вадима Старого на нашей земле прервется, то мы поищем себе князя, в Изборске, — твердо ответила она. — Ибо лучше отдать нашу землю потомкам Словена[21], чем передать ее в руки недостойных — вроде тебя, воевода! И не вздумай даже тронуть Вадимира, а потом выдавать это за болезнь или несчастный случай. Если он погибнет, не достигнув возраста, здесь будут править потомки других кривичских князей, но не твои. Скорее я сама прокляну эту землю и брошу меч Сварога в Великую, чем позволю прикоснуться к нему недостойным и нечистым рукам!

Они, конечно, ни до чего не договорились, но такой цели и не ставилось. Требовалось всего лишь показать Хотобуду, что ничего не изменилось, что жрица по-прежнему осталась единственным его соперником и не имеет никакой помощи со стороны.

За эти три дня посадские сколотили восемь штук лестниц, с таким расчетом, чтобы доставали до верхнего края стены. Это тоже подсказал Хедин, который еще в молодости участвовал в набегах на богатые британские монастыри.

Глухой ночью на четвертые сутки, когда все подозрения (и те, кто их мог питать) уже крепко спали, Хедин привел своих людей к детинцу. Гудящий над берегом ветер заглушал все звуки. Посадская стража, как всегда, несла дозор у ворот. Горели костры, посадские вой, вооруженные копьями, прохаживались туда-сюда, кутались в плащи от влажного холодного ветра. Безо всяких знаков и сигналов варяги, приставив к стене лестницы, полезли вверх. По всей окружности заборола воевода Хотобуд расставил людей, но в эту холодную ночь все они прятались от промозглого ветра внизу. На это Хедин и рассчитывал. К тому времени как кто-то учуял подозрительное шевеление на стене, здесь было уже больше полутора десятков варягов.

Под стеной закричали, дозорные Хотобуда побежали на шум, но варяги уже спешили им навстречу с оружием наготове. Часть из них вступила в бой, часть обороняла лестницы, давая возможность подняться остальным. Оба дозорных десятка стянулись к этому месту, бросив даже ворота.

— Пора! — решила Избрана, наблюдавшая от крайних дворов посада. — Хедин уже наверху. Идите, Перун благословит вас!