Зеркало Иблиса

Единственный раз, когда Альтобелли — тогда еще капитан — встречался с Муссолини, остался в его памяти навсегда. Дуче, энергичный и жизнерадостный, осматривал только что принятый на вооружение средний бомбардировщик Z-1007 «альционе». Поглаживая лопасть винта огромного тысячесильного двигателя «пьяджио», он интересовался у конструкторов, каковы бомбовая нагрузка самолета, практический потолок, может ли бомбардировщик нести торпеды. Альтобелли в числе несколькх авиационных офицеров находился тут же и был приглашен отметить событие стаканчиком вина.

Один из штабистов, полковник Мингоцци, спросил у дуче, какого тот мнения о Люфтваффе и сильно ли итальянские ВВС проигрывают в сравнении с немецкими. Дуче ответил уклончиво — мол, дело не только в технике, но и в людях, а герои Италии… и все в таком роде. Но именно тогда Альтобелли понял, что Муссолини прекрасно осознает свою марионеточность, зависимость от Гитлера.

И ему стало противно.

От размышлений подполковника отвлек Кельтен. Оставив профессора в кабине, обер-лейтенант, в британской полевой форме и со «стэном» на плече, уселся на корточки рядом с Альтобелли и спросил:

— Знакомые места, господин подполковник?

— Да, я здесь проезжал один раз.

— Не нравится мне тут… — пожаловался Кельтен. — Пусто… Слишком тихо…

— А чего вы ожидали? Это пустыня.

— Не понимаю, зачем нас сюда загнали. Война, мы должны заниматься своим делом, прыгать с самолетов на головы русским или англичанам, а вынуждены жарить задницы здесь, в Ливии… Извините, подполковник.

— Пустое… Неужели вы думаете, что я поехал сюда с большой радостью?

— Вам проще, у вас в кабине не сидит профессор, — улыбнулся Кельтен.

«Черт возьми… Этак мне станет его жаль, — подумал Альтобелли. — Парень-то вроде не плохой. Ладно, еще раз будем надеяться на благоразумие британцев. Поскорее бы они явились, мы ведь забираемся все глубже и глубже…»

— Мы забираемся все глубже и глубже, — повторил обер-лейтенант, словно подслушав мысли подполковника. Менее тренированный человек дернулся бы, но Альтобелли удержался, ограничившись замечанием:

— Маршрут достаточно простой. Тут есть куда более неприглядные места, обер-лейтенант. Благодарите бога, что нас направили не туда.

— Мне уже все равно. — Кельтен махнул рукой, — Жарко, мерзко…

— По машинам! — донесся до них окрик капитана.

47

…или у них другой бог…

Коран. Звезда. 43 (43)

Через час отряд не двинулся. Оказалось, что второе колесо тоже повреждено, но по какой-то причине этого никто не заметил раньше. Пришлось задержаться еще на некоторое время, а после того, как колесо было восстановлено, Фрисснер отдал приказ осмотреть все машины на работоспособность и, коли возникнет такая надобность, произвести необходимый ремонт.

Богер и Каунитц, прихватив для верности всех свободных от дежурства солдат, ползали по грузовикам, как муравьи, ругались и проклинали все на свете, кроме своего командира, потому что сам Фрисснер ползал вместе с ними.

Ягер и Юлиус Замке расположились в тени легкового «фиата» и смотрели на эту суету с философским спокойствием. Замке по-прежнему слегка побаивался грозного штурмбаннфюрера и поэтому сидел тихо, напряженно обхватив колени руками. Ягер же расслабленно развалился на песке, изредка прихлебывал из фляги коньяк, который, казалось, имелся у него в неограниченных количествах.

Замке от предложенного напитка отказался.

— Так скажите, профессор, что там за ересь с пятью зеркалами, а? — Ягер фамильярно положил руку на плечо Замке.

Юлиус слегка вздрогнул.

— Да не дрожите вы! — Ягер хлопнул профессора по плечу. — Какого черта, в самом деле? Я вас не бил, я вас в лагерь не загонял… Что за нелепости?

Замке прокашлялся:

— Видите ли, штурмбаннфюрер… Ваше поведение не слишком отличается от поведения тех, кто меня в лагере… опекал.

— Да? — Ягер удивился.

— Да…

— Это хорошо… Нет, в самом деле, хорошо! Не обижайтесь дорогой профессор, но человек моей… — Ягер подумал, подыскивая слова, — специализации? Да, специализации… Он не должен сильно расслабляться и терять форму. Особенно в военное время. Когда враг не дремлет и готов запустить свою грязную руку в наши стройные ряды. — Ягер засмеялся. — Как сказано?! А?! Как сказано!

— Да уж, — вздохнул профессор. — В лучших традициях…

Вот такой Ягер — здраво рассуждающий, тонко острящий — пугал Юлиуса куда больше, чем пьяный грубиян. На тупых и однообразных служак Замке насмотрелся в лагере. «Шапки снять! Шапки надеть! Как стоишь, свинья?!» А Ягер — артист, и никогда не знаешь, каким он станет через секунду, не говоря уж о том, каков он на самом деле…

— Это точно, это точно… — Штурмбаннфюрер наконец успокоился и крепче сжал плечо Замке. — Но вам, Юлиус, бояться, собственно, нечего. Ведь так?

— Наверное. Хотя… — Замке набрал в грудь побольше воздуха. Решился. — В наше время бояться всегда есть чего.

— Очень многозначительно сказано, — невозмутимо проговорил Ягер. — Узнаю интеллигентного человека. В ваших устах даже бунт выглядит, как строка из научной диссертации. Вы не человек действия.