Зеркало иллюзий

— Постоянству. Умению добиваться своего. Я хотел, Сириус. Все равно сейчас каникулы, а потом я, наверное, смогу договориться. Я хочу… с вами. Зубную щетку я захватил. И пижаму купил. Вчера. – Он запустил руку в сумку и, не глядя, наугад выудил пижамные штаны, усыпанные неуклюжими желтыми птенчиками, похожие на легендарных золотых сниджетов.

— У папы такая была?

Вместо эпилога

Профессор Снейп освоил-таки анимагию. Но на людях в зверином обличье старался не появляться. Ибо его зверь (к счастливому изумлению Гарри) оказался из семейства псовых, неопровержимо доказывая тем самым родство двух вечно лаявшихся друг с другом душ. А экзотичный для горной Шотландии внешний вид делал вылазки профессора в Хогсмид небезопасными – кроме тех случаев, когда Гарри одалживал Север… профессору Снейпу мантию–невидимку. В деревне и без того отмечался невиданный ранее наплыв легендарных тварей магического мира, прежде всего – Грима и Гарри Поттера.

Поттер захаживал в “Сладкое королевство” и в “Три метлы” за сладостями и за новостями.

В Хогсмиде только и говорили что о восстановленной Визжащей Хижине и о том, что призраки в прежней только стонали да выли, а ныне освоили членораздельную речь, в которой имя героя магического мира, вполне себе живого и здорового, соседствовало с именами оправданного уголовника и темной во всех смыслах личности, бывшего директора Хогвартса, – хоть за него и заступался упомянутый герой, вероятно, контуженный в последней битве.

Мандрагора дебютировала в апреле. Перед ее сольным выступлением Гарри под мантией–невидимкой и в сопровождении Бродяги трижды обошел Хижину, убедился, что поблизости отсутствуют искатели неприятностей, и только после этого подал знак Снейпу. Наутро Бродяга пробежался по Хогсмиду, а Гарри навестил заведение мадам Розмерты, где за бутылочкой сливочного пива без труда выяснил, что душераздирающий цветочный вопль произвел впечатление, но не нанес ущерба. Сведения Бродяги не отличались от добытых им лично. Следующим на очереди был веселый май… И другие месяцы, веселые и перспективные.

…Из детской песенки (которую пели не ему, а Дадли) Гарри помнил, что труден только первый шаг. Остальные даются легче.

«Что, если…»

Было не слишком-то приятно снова очутиться здесь – в старом кабинете Снейпа, похожем на кунсткамеру, среди банок с заспиртованной мерзостью и главным мерзавцем за рабочим столом; тоже, небось, насквозь проспиртованный – а иначе как он тут выживает?

Кабинет без окон был лишен времени суток. Утро осталось наверху.

Издевательски тусклое освещение и бессмысленная работа – впрочем, это же взыскание, а не Рождественский бал.

Снейп отдал необходимые распоряжения, уложившись в минимум холодных, презрительных слов, и углубился в свою работу, больше не замечая провинившегося студента.

«Нам хотелось бы, чтобы вы заново переписали карточки…»

Угу, нашли дурака.

А самое обидное – что и в самом деле нашли.

«Нам»!

Профессор и завхоз – заодно; и оба против Гарри Поттера. А Гарри – против Волдеморта! Что ему какие-то Снейп и Филч?

В Гарри темным приливом поднималась злость – еще более темная и горькая оттого, что он ничего – ни–че–го – НИЧЕГО! – не мог сделать.

С Волдемортом – мог, если верить директору, а с этими – ничего!

Гарри переписывал карточки, искоса наблюдая за Снейпом. «Что думает наш драгоценный король…»[9], то есть драгоценный профессор, о своем ученике – было ясно безо всякой легилименции: кому приятно читать о своем отце, что тот выделывал в школе! Без сомнения, Снейп полагал, что в голове деморализованного гриффиндорца (которому, между прочим, предлагали Слизерин!) Поттера–младшего рушится возведенный на пьедестал образ Поттера–старшего, этакого колосса на глиняных ногах. Гарри усмехнулся про себя – оказывается, помнил кое-что не только из лекций профессора Биннса, но и курса начальной школы по античной истории.

«…Самих давно нет, а записи о великих свершениях целы…»

Записи… А ведь в этих коробках – в них тоже не всё.

Он положил перо и задумался. В конце концов профессор обратил на это внимание. И в тот момент, когда Снейп собрался высказать свое недовольство, Гарри опередил его. На три – нет, четыре слова.

— Расскажите, пожалуйста, о папе… сэр.

Это были не его слова. Ему подсказали. Тихий мягкий голос, такой тихий, что не понять, мужской или женский. И Гарри, в точности скопировав голос, сам не понял, что это с его стороны: просьба или провокация?

Кажется, профессор тоже не знал. Во всяком случае, он колебался.

«Почему я?» – «Вы в своем уме, Поттер?» – «Работайте, в картотеке все есть», – что угодно – все следовало сказать раньше, три секунды назад, прежде чем его затянул хищный, как венерина мухоловка, простодушный зеленый взгляд.

Можно быть простодушным и хищным одновременно?

А вы уже забыли другой такой взгляд, профессор – взгляд голубых глаз за очками–половинками?

Но мальчишка!

Похоже, он и впрямь схватывает на лету…

Снейп потемнел. Как перед непогодой.

Самое время пожалеть о сказанном. Но…