Читаем Зеркало. Избранная проза полностью

— Я хотел бы видеть мадам Жозефин, — голос Татьяны Александровны дрожал.

Молодой человек снова поклонился.

Мальчик провел их в небольшую жилую гостиную.

Мадам Жозефин величественно поднялась с кресла. Да, это была мадам Жозефин, а не прежняя Жозетта де Ришпиль. Все в ней было буржуазно и достойно. Волосы ее из огненно-рыжих стали черными. Ее когда-то такое «парижское» лицо с большим ртом и горбатым носом отяжелело.

Она любезно наклонила голову.

— Мадам желает видеть весенние модели?

— Нет, нет, — Татьяна Александровна теребила перчатку, с ненавистью глядя на мадам Жозефин. — Нет, — она запнулась. — Сергей…

Любезная улыбка сошла с лица мадам Жозефин. Она холодно оглядела Татьяну Александровну.

— Вы меня беспокоите напрасно. Если вы пришли к служащему, то надо было подняться с черного хода. Только он сейчас вышел. Можете подождать в прихожей, — и она повернулась к ним спиной.

Татьяна Александровна и Михайлов сели. Теперь мальчик в куртке, видя, что это не господа, уже не вытягивался перед ними, а, сидя на табуретке, болтал ногами и напевал что-то себе под нос.

Татьяна Александровна молчала, она забыла о Михайлове.

Звонок. Мальчик спрыгнул с табурета, но дверь сама открылась. Вошел бородатый человек в своей нелепой шубе, чуть не сбив мальчика с ног.

— Жозетта, — громко крикнул он, не останавливаясь. — Жозетка. Где ты?

Бархатная портьера поднялась, из-за нее выбежала мадам Жозефин.

— Василь! — крикнула она пронзительно. — Василь! — и протянула ему обе руки.

Но он обнял ее, прижал к груди и поцеловал в губы.

Она вырвалась от него.

— Василь, здесь нельзя. Здесь посторонние, — защебетала она по-русски, кокетливо поправляя волосы и как-то сразу становясь прежней Жозеттой де Ришвиль.

— Жозетка, Жозетка! — исступленно кричал бородатый человек. — Наконец-то. Дай на тебя посмотреть, — он отступил на шаг. — Да ты, никак, подурнела, — испуганно проговорил он. — И потолстела. Совсем не та.

Она быстро схватила лежащую на диване парчовую золотую накидку и, накинув ее на плечи, завертелась перед ним.

— Нет, нет, тебе показалось. Посмотри, посмотри. Тебе показалось. Я очень красива. Еще лучше.

— Ну-ну, — он успокоительно похлопал ее по плечу. — Может быть. Да и не в том дело. Главное, тебя нашел. Заживем же мы теперь с тобой, Жозетка.

Как я рада, Василь, голюбчик. Все ждала, каждую ночь тебя снила. Как я рада, — говорила она, улыбаясь и хлопая накрашенными ресницами. Но глаза ее не только не выражали радости, но, напротив, были пуганными и злыми.

— Василь, пойдем, пойдем ко мне, — она потянула его за рукав, — что, как бедные, в вестибюль стоять.

— Идем, Жозетка, идем, куда хочешь. Скажи, а деньги целы?

Она выпустила его рукав.

— Какие деньги?

— Как какие? Да сорок тысяч долларов, что я тебе в Петербурге на сохранение дал.

— Сорок тысяч долларов? Мне дал? — с изумлением и ужасом переспросила она. — Мне?

— Ну да, да. Ты еще в лифчик зашила. Вспомни. Перед отъездом, на Каменноостровском…

— Я жила на Каменноостровском, да. Но никаких денег от вас не получала, — вдруг резко и зло вскрикнула она. — И не знаю, о чем вы говорите.

— Как не получала? Как? Да быть того не может, чтобы ты забыла. Ведь сорок тысяч. Ты вспомни, — убеждал он, размахивая руками.

— Никаких денег не браля, не виделя. Вы говорите — я украла, воровка! — кричала она. — Я буду звать полис!

— Да что ты, Жозетка? Что ты? Кто говорит — украла? Ты только вспомни. Ведь…

— Я буду звать полис, — кричала она все громче. — Уходите из мой дом, — и она величественно указала на дверь.

Теперь это была не Жозетка, а мадам Жозефин во всем сознании своего достоинства.

Мальчик в куртке открыл дверь.

Бородатый человек удивленно и недоуменно смотрел на нее и вдруг, что-то сообразив, весь затрясся.

— Как? Меня гнать? Меня, Сковородкина? Да знаешь ли ты, — он задыхался, захлебываясь. — Деньги… Да ты бы просто сказала, что истратила. Что мне деньги? Топчу деньги! Я, болван, тебя видеть хотел! А ты — деньги… Вот они, деньги, — он выхватил пачку стофранковых билетов и бросил их на пол. — Последние! Бери, бери. Мне не жаль, все, все…

Он высыпал из кармана мелочь. Франки покатились по полу.

— Все! — и, сорвав с пальца кольцо, бросил ей под ноги. — Все бери!

— Ай-ай-ай, — завизжала она, втягивая голову в плечи, словно ожидая удара. — Нельзя, нельзя! — и, присев на пол, стала собирать деньги. Металлические франки закатились далеко, она ползала за ними на четвереньках. — Ой, ой, нехорошо!

Он, как-то сразу успокоившись, насмешливо смотрел на нее сверху вниз.

Она обшарила все углы и, встав с колен, протянула ему деньги.

— Пересчитай. Кажется, все. Мне чужих не надо. Я онэт[70].

Он сунул деньги в карман шубы.

— Ну и черт с тобой! Прощай! — и пошел к дверям.

— А кольцо? — не выдержал Михайлов. — Ведь вы бросили кольцо.

— А тебе что? — грозно уставился на него бородатый человек. — Твое, что ли?

— Кольцо! — всполошилась мадам Жозефин. Лицо ее покраснело — красными пятнами. — Кольцо! Мари, Жан, Ивон! — позвала она, и в комнату вбежали три девочки.

— Ищите кольцо, monsieur потерял, — объяснила она по-французски.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века