Зеркало любви

Исключая все «национальные» выражения, звучало это так, что его невеста с Антоном работать не будет. Если уж Матильде так хочется… «У тебя сколько квартир готово? С дизайнами?

Три?

Мало, конечно, но ты давай их сюда.

Поговорю со знакомыми, и устроим тебя в дизайнерскую контору. Пока – на роль «принеси чая», потом, если себя получше проявишь… сама пробиваться будешь, без особых оглядок на Асатиани».

Верилось плохо.

Но Давид был неумолим. Да и Малене не хотелось видеться с Антоном. Умерла – так умерла, точка. И вообще, нечего собаке хвост рубить по кусочкам.

Объясниться Антон тоже не рвался. Да и черт с ним. Или шервуль – кто позарится.

Дизайнерская контора понравилась Матильде уже тем, что там была начальница – женщина. То есть – никаких погульбушек на работе. Правда, на саму Матильду она смотрела как солдат на вошь, но, ознакомившись с проектами, стала чуть дружелюбнее.

Ничего, еще будет время наладить мосты.

Еще Матильда созвонилась с семьей Булонье.

Нельзя сказать, что ей там обрадовались или приняли как родную, но, поняв, что ей ничего не надо, оттаяли. И даже обещали поделиться ксерокопиями документов. Прислали по факсу.

И спустя сто лет Матильда читала строки, написанные ее прапра…

Купец не церемонился, видимо, в критический момент вылезло не аристократическое, а пролетарское, крестьянское, или из какой он среды был? Если в борделе воспитывался?

Булочников не тратил время на сантименты и писал прямо.

«Вот и пришел мой смертный час, дорогая Мари.

Не знаю, как скоро оборвется моя жизнь, но думаю, что недолго ждать осталось. Уже вчера я видел у дома Кривого Сеньку, коего выгнал со службы, выпоров кнутом за наглость, и был он при оружии и красной повязке…

Дня два, может, три…

Пишу тебе, чтобы известить о нашей внучке. Болезнь оказалась к ней милостива, и я молюсь, чтобы жизнь и дальше была к ней добра. Известная тебе и мне особа позаботится о ней.

Верю, что у вас все хорошо, и прошу тебя выполнить мою волю.

Большевики пришли надолго, я вижу это. Если Иришка или ее дети смогут вырваться из грязных лап этой сволочи – не откажи им. И детям завещай, чтобы помнили.

Мне не жалко уходить. Я позаботился, чтобы красная сволочь не жирела на моей крови. Жаль, что не увижу детей и не смогу обнять тебя, моя Мари… мне стали утешением ваши портреты.

Помнишь ли ты сад, который стал свидетелем нашей первой встречи? Ах, как буйно цвели розы, как пьянил их аромат, и я чувствовал себя молодым, словно и не было за плечами этих лет. Но самой прекрасной розой была ты.

Золотом сияли твои глаза, и ангел парил над нами.

Молюсь за вас ежечасно.

Твой Иван».

Яти, еры, дореволюционная орфография.

И жалко было до слез. Уж как они там жили с супругой – неизвестно, но на пороге смерти Булочников все же вспоминал о ней, благодарил, что-то у него в душе романтическое сохранилось…

Матильда обещала зайти в гости, как будет в Париже. А в остальном…

Чужие люди. Слишком большая разница, слишком много поколений прошло… и все равно хотелось плакать. О тех, кого разметала кровавая рука революции. О тех, кто уже не придет назад…

Времена перемен – подарок или проклятье?

Интересно, родится ли на Руси хоть одно поколение, которое проживет спокойно? Без потрясений, без революций, в том или ином виде, без лозунгов, без…

Девушки этого не знали. Нет ответа.

* * *

Еще они вместе с Давидом перевезли оставшиеся вещи Малены.

Поставили в известность тетю Варю. Та рассказала в ответ, что Петюню кое-как выпустили. Прасковья схватила сыночка и собирается переезжать куда-то, как бы не в другой город. И правильно, здесь ей все равно жизни не дадут.

Что будет с Германом Домашкиным, Матильда даже не спрашивала. Ее это не интересовало. Заступаться за этого человека? Просить, чтобы отпустили? Не возбуждать уголовного дела?

Знаете… это уже не садо-мазо, это кретинизм. Полный и окончательный.

Неблагодарные дети?