Зеркало любви

Нет, не опечатка, именно так, леФ, и все тут. Наверное, в этом мире водятся не львы, а лефы. Зверь на вывеске действительно напоминал льва, только нарисован был явно с кошки. Пропорции явно кошачьи.

«Львы у нас водятся, – фыркнула Малена. – Львы. А художник – болван».

«Понятно».

Фиалка вообще была обозначена лиловым пятном в районе леФского носа. Оставалось лишь надеяться, что кухня окажется приличнее вывески.

Пахло внутри вполне прилично. Народа пока не было – слишком рано, только хозяин, плотный мужчина лет сорока пяти, протирал стойку тряпкой сомнительной чистоты.

Рид бросил хозяину золотую монету.

– На час ты закрыт для всех, идет?

Трактирщик поймал ее на лету.

– Как скажете, господин. Что вам подать?

– Давай сам решай, что у тебя приличное. Тухлятину подавать не вздумай – уши отрежу. И хорошего вина – есть у тебя?

– Как не быть, господин.

В воздухе блеснула вторая золотая монета.

– И – не подслушивать.

Трактирщик поклонился – и исчез на кухне, откуда и понесся начальственный рев. А четверка устроилась за одним из столов в центре зала. Специально, чтобы никто близко не подошел и не подслушал.

Первым слово взял Рид:

– Вереш, если вы были любовником и другом Лэ, то знали многое о ее делах, верно?

– Верно, милорд. Что вас интересует?

– Какие дела были у Лэ с его высочеством Найджелом?

Вереш вздохнул.

– Уж простите, милорд. Яд он у нее покупал. Для вашего брата.

Рид не кричал. Не ругался, не вскакивал, не… просто в один миг он так постарел, что казалось – ему не тридцать три, а все девяносто девять лет. Ссутулился, на лице проступили все морщины… Матильда не выдержала.

Плевать на этикет, на условности, на все.

Тонкие пальцы легли поверх руки Рида, сильно сжали.

Ты – не один в этом мире. Я здесь. Я рядом.

Маркиз посмотрел с благодарностью. И решительно взял себя в руки. Встряхнулся, собрался.

– Вереш, попробуйте рассказать нам все с самого начала. Вы как считаете, где у этой истории начало?

– Сложно сказать, милорд. Наверное, она началась около двух лет назад, может, чуть больше, когда нас посетила леди Сорийская.

– Френсис Сорийская?

– Да, со своей кузиной. Дианой Лофрейнской.

Рид сдвинул брови.

– И что им было нужно?

Разговор прервался по вине трактирщика, который лично, не доверяя слугам, поставил на стол поднос и принялся сгружать с него снедь. Большой кувшин с вином и чуть поменьше – тут шиповниковый отвар, для госпожи, тарелки с нарезанным мясом и сыром, со свежим хлебом, с копченой рыбой, с разной зеленушкой…

– Уж простите, господа, а только приготовить еще ничего не успели толком. Разве что яичницу сболтать?

Рид поглядел на Вереша и кивнул:

– Давай. На… Барист?

Кивок.

– Мария-Элена?

Герцогесса кивнула. Мясо пахло так, что она чуть слюной не захлебывалась. И вообще – она не эфемерное хрупкое создание. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.

«Малена!»

«Тильда! – рыкнула в ответ герцогесса. – Это неэтично, когда у прекрасной дамы урчит в животе. Да так, что голодные тигры завидуют».

«Не надо было тебе «Полосатый рейс» показывать».

«Правильно. А завтракать – надо».

– На всех.

– Сейчас сболтаем. С ветчинкой, с зеленушкой, господа. Как в лучших домах будет, не извольте беспокоиться.

С тем трактирщик и удалился. А Малена утащила кусочек вкусно пахнущего мяса.

Рид лично налил ей отвара шиповника. Кисленький… И разговор продолжился. Вереш начал с самого начала:

– Ласти… она ведь дочка степняка. Ее мать в свое время в плен попала, потом сбежать смогла, здесь замуж вышла. А Ласти родилась уже после побега. Здесь, но отец ее был… оттуда. И внешность у нее была тоже… такая. Своеобразная. Травницей она была хорошей, но народ к ней идти не хотел – степняцкое отродье. Дети обзывались, мы с ними дрались…

– Вы? – уточнила Матильда.

– Мы. Я с ней с детства рос, я ее… любил. Простите.

Вереш сделал несколько глотков вина, потом покачал головой, выплеснул вино прямо на пол (судя по пятнам, он тут даже не сотый такой) и протянул кубок:

– Налейте мне тоже шиповника? Боюсь, срубит, а спать сейчас не ко времени.

Барист тут же исполнил его просьбу.

– Так вот. Ласти пыталась просто травами заработать, руки у нее из нужного места росли, потом ее несколько раз обманули, предложили в любовницы взять, еще по мелочи… она озлилась. И стала Лэ Стиорта. Мы влезли в долги, купили лавку, начали вести торговлю, и дело пошло на лад. Люди, они ж странно устроены. Скажешь им: не ори на супруга, спи с ним два раза за ночь, улыбайся поласковее, и не будет он по бабам гулять, – так нет. Не она виновата, порчу на нее наслали. А дашь зелье да скажешь, что четыре раза в день надо мужу с улыбкой в еду подливать, да называть только солнышком, да еще ночью стараться, чтобы приворот закрепился, – из кожи вон вылезет. А в чем разница?

– В степени дурости, – ответила Матильда. – Вы этим и занимались?

– Ну да, и этим, и травами тоже, Ласти неплохой травницей была. Не ее вина, что так сложилось.

Это понятно. Не ее, а то еще парень в себе замкнется и ничего не расскажет. Шервуль с ней, с ведьмой. Все равно мертва уже…