Зеркало между нами

Краем ума я заметила, что угол наклона камеры специально выбран так, чтобы тени наслаивались друг на друга, скрывая часть изображения. Однако при всем своем старании я так и не смогла разобрать, что это за место — настоящая комната, оставленная кем-то на видеозаписи, или фрагмент страшного сна, не имеющего ничего общего с реальностью.

Через несколько минут сбоку появился чат. Зрители настойчиво требовали стартовать стрим, периодически перекидываясь невинными фразами и мемами. Некоторые из них я даже знаю. Кто бы мог подумать!

Само действие началось минут через десять. И тогда я поняла, почему Вербовой решил, будто я как-то с этим связана.

В комнату вошли двое. Мужчина в маске из бычьей головы и юная, совсем хрупкая девушка без одежды. Если идентифицировать мужчину не представлялось возможным никак, то девушка действительно оказалась дико похожей на меня. Такие же длинные светлые волосы, собранные моим любимым способом — в два низких хвоста. Такая же угловатая фигура, худые колени и просвечивающие ребра. Только татуировка на груди в виде какого-то абстрактного то ли цветка, то ли черепа, сложно понять. У меня такой нет. Жаль, Вербовой не додумался спросить об этом.

Глаза у девушки завязаны, и она, судя по всему, не представляла, что ее ожидает. Она хихикала и роняла игривые фразочки, подразумевая, видимо, какую-то игру или порносъемку. Я попробовала подойти поближе, чтобы как следует ее рассмотреть, но тут мужчина резко повернулся в мою сторону.

Это произошло достаточно резко, чтобы я отшатнулась. Нет, он не мог видеть меня сквозь пласты памяти чужого человека, сквозь слои прошлого. Как минимум потому что это невозможно. Больше того, его маска выглядела абсолютно цельной. Создавалось впечатление, будто это настоящая бычья голова, из которой выскребли все содержимое. В ней не было ни прорезей для глаз, ни каких-либо фиксирующих ремней. Я вообще не понимала, как в такой маске возможно что-то делать, однако его жест с поворотом выглядел настолько естественно, что мне стало не по себе.

Невольно я сделала несколько шагов назад. Туда, где, по моим расчетам, должна была находиться камера.

Зрители на тот момент уже изнывали от напряжения. В адрес девушки сыпались оскорбления и проклятия с призывами расправиться с ней как можно изощреннее. Каждый считал своим долгом предложить свой способ или сценарий к действию, но от того, с какой скоростью шли сообщения, большая их часть исчезала, не успев появиться.

Тогда мужчина вернулся к делу — подхватил жертву на руки словно пушинку и усадил на кресло. Зафиксировал ее руки и ноги, затянул ремни, настроил высоту. И только потом снял с ее глаз повязку.

Выражение невинного девичьего лица красочно продемонстрировало мне то, что сама я видеть не могла. То, что находится за моей спиной, за кадром. Блондинка занервничала, принялась за попытки высвободиться, но, разумеется, безуспешно. Мужчина прошел сквозь меня туда, где находились камера и стол, взяв оттуда нечто вроде хирургических щипцов.

Он что-то сказал. Закричала и девушка. Но я ни слова не могла разобрать. Их голоса доносились до меня словно из-под слоя белого шума. Так бывает, если вести запись на очень плохой диктофон. Качество изображения при этом оставалось достаточно хорошим.

Я закрыла глаза.

Качество изображения хорошее? Если меня начинают посещать подобные мысли, значит, надо сваливать. Чеширские струны умеют затягивать как воронки. Иногда настолько мощно, что отделить свои собственные эмоции от чужих становится нереально.

Я смотрела на происходящее с ужасом, принадлежащим, несомненно, Ивану Вербовому, но при этом и с упоением. Уходи, Кира. Дай еще минутку. Всего одну минутку! Спасайся, Кира. Да-да, сейчас.

Мужчина принялся за дело. Чат разрывался от количества участников.

Почему я не вижу здесь зрительный зал? Обычно метафорическая проекция чата выглядит как университетская аудитория, полная желающих высказаться. Здесь же я видела только быстро сменяющийся список сообщений.

Девушка кричала так, что мне начало казаться, будто бы я сама чувствую ее боль. Кровь заливала хромированные ножки кресла и ботинки палача. Он орудовал щипцами и чем-то еще, чем-то, что из-за хитрого расположения теней я разглядеть не могла. Это не было похоже на обычный акт насилия, пусть изначально именно он подразумевался в качестве основы. У меня не осталось ни малейших сомнений.

Однако то, что происходило в этой комнате, представляло собой какой-то совершенно иной, непонятный мне способ уничтожения человеческого существа. Я смотрела во все глаза, силясь распознать в череде красно-черных пятен и попыток жертвы спастись хоть какой-то смысл.