...Карат залаял весело. Матвей разбирался в его лае. Тихий, почти скулящий: "Пусти гулять!" - или лютой зимой "Пусти в дом, замерз!"; спокойный, короткий, остерегающий: "У ограды остановился чужой"; злобный, громкий, частый: "Чужой вошел на участок!"; тоже громкий, но заливистый, веселый: "К нам пришел знакомый!" А знакомый - это значит Ренат, иногда дядя Коля Паничкин. Матвей с утра уже был у Рената, попросил чего-нибудь почитать, тот порылся, достал том: "Читал?" - "Нет". - "Да ты что! остолбенел Ренат. - Пока не прочтешь, я тебя культурным человеком не считаю!" Матвей взглянул: "Махабхарата". "Слушай, салям-алейкум, ты мне сейчас дал бы чего попроще, такое настроение. Юлиана Семенова нет?" "Есть Юлиан Отступник на французском, но пока не прочтешь "Махабхарату", я тебе ничего не дам". Делать нечего, Матвей завалился с ней на топчан... и как-то быстренько задремал. Услышав заливистый лай Карата, очухался и решил, что Ренат зачем-то пришел. Нехотя поднялся, лениво прошел к крыльцу. В сенях крутил хвостом и лаял Карат. Матвей открыл дверь, приготовив приветствие: "Спасибо, салям-алейкум, за книжку - идеальное средство от бессонницы", - но слова замерли... Внизу, у крыльца, опираясь на палку, стояла Ядвига Витольдовна. Карат рванулся к старухе и почтительно обнюхал ее.
- Прошу простить меня, уважаемый Матвей, - медленно сказала она с явным акцентом, - у меня маленькое несчастье. Совсем пропал звук у телевизора. Я думала, что я оглохла, но потом включила радио и все хорошо услышала. Значит, пропал звук у телевизора. Вы не могли бы посмотреть этот аппарат? Может быть, еще возможно вернуть ему звук?
- Да бога ради, разумеется, сейчас посмотрю, - охотно откликнулся Матвей.
- Я вам чрезвычайно благодарна, - говорила старуха по пути к дому. Знаете, я еще не очень старая женщина, мне семьдесят семь лет, и я все могу сама. Я и читать могу, но у меня стали быстро уставать глаза, и я почти перестала выписывать газеты. Но я привыкла быть в курсе всех дел жизни, и я смотрю телевизор - от него мои глаза не устают. Но пропал звук! Прекрасное изображение, а звука совсем нет.
- Звук, Ядвига Витольдовна, не самое страшное, авось починим.
- Я буду так чрезвычайно благодарна вам, уважаемый Матвей.
Дело и вправду оказалось пустяковое - от старости телевизор совсем разболтался и требовал просто капитальной чистки. Матвей сбегал домой, натащил кучу деталей, и уже через час старуха благодарила его:
- Вы замечательный мастер, уважаемый Матвей! Ведь не только появился прекрасный звук, но и изображение намного лучше стало! Я напою вас чаем!
Он присел к столу и огляделся. Ядвига жила чисто и скромно: этажерка с десятком книг, старенький, но еще крепкий платяной шкаф, маленькое уютное кресло у телевизора, короткая кровать, застеленная клетчатым пледом, рядом - столик с шитьем...
Матвей провел взглядом по шитью - и вдруг вернулся, пригляделся. А потом даже встал, чтобы удостовериться: да, действительно, на столике были сложены детские платьица, штанишки, рубашечки, а одна распашонка лежала раскроенная, но еще не сшитая. Матвей улыбнулся: подрабатывает старушка, что ли?
Она как раз вошла в комнату с чайником в руках.
- Мы будем пить чай и смотреть телевизор, уважаемый Матвей! И нам все будет слышно!
- Ядвига Витольдовна, - сказал он, - у вас внуки есть?
- О нет, нет! - покачала она головой. - Я совсем одна, совсем. - Она виновато улыбнулась и осторожно поставила чайник на подставку.
- А это? Хобби? - с шутливой каверзностью спросил Матвей, указывая на детские вещички.
- О, это в воду, в воду. - И она опять как-то неловко улыбнулась - то ли жалобно, то ли просительно.
- Куда, простите? - не понял Матвей.
- Это поплывет по реке, далеко-далеко... Садитесь, я налью вам чаю. Он свежей заварки и чудно пахнет.
"Не дай мне бог сойти с ума", - подумал пушкинской строкой ошарашенный Матвей.
Ядвига Витольдовна налила ему чаю, придвинула крохотную сахарницу и еще меньшее блюдечко.
- Берите сахар, уважаемый Матвей, - сказала чинно и сама отхлебнула. - О, вполне удачно, вполне! А варенье у меня, конечно, свое - вишневое, крыжовенное, малиновое, смородиновое... - Она указала на четыре одинаковые хрустальные вазочки с вареньем и без паузы продолжила: - Я была первой красавицей Варшавы...
"Бедняга", - подумал Матвей.