Зеркало ночи

Дядя Коля был трезв и чист, серьезен и даже немного торжествен - так показалось Матвею, когда он пропускал его в дом. Гость по-хозяйски уселся за столом, зачем-то постучал по полу, будто пробуя его крепким сапогом.

- Седай, - пригласил Матвея. - И слухай, дело серьезное.

Поскольку все действительно серьезные дела для Матвея миновали, он не торопясь ополоснул лицо из рукомойника, отпустил Карата побегать, поставил на плиту чайник и только после этого сел напротив дяди Коли. Тот ждал со значительным видом. Матвей закурил.

- Ну, дядь Коль, давай, чего у тебя стряслось с утра пораньше?

- Вот сам и рассуди, - начал он вдруг горячо, - место у нас глухое, народу, считай, нет никого. Зимой, конечно. Так?

- Ну, так, так, - улыбнулся Матвей.

- Руки у тебя с головой, то есть, значит, по технической части ты соображаешь. Теперь смотри сам - обстановка напряженная, не ровен час жахнет, и поминай как звали.

- Это ты о чем?

- О положении в мире, - весомо сказал дядя Коля.

Матвей засмеялся.

- Ты чего, дядь Коль, предлагаешь над нашей Березовкой систему противоракетной обороны соорудить?

- Не шуткуй, - строго оборвал его дядя Коля. - Ты вникни, а там уж посмеемся. От напряженной обстановки - общее расстройство нервов. Как говорится, ни сна, ни отдыха. Опять же - пенсия. Восемьдесят шесть рублев - не разбежишься. У тебя побольше, но тоже через край-то не переливается...

- Мне хватает...

- Хвата-ает! - издевательски протянул дядя Коля. - То-то твоя молодуха сбежала! Но это я так, к слову, - осторожно поправился он. - А суть такая, что пора начинать.

- Чего начинать? - давя смех, спросил Матвей.

- Экий ты, парень, бестолковый! - рассердился старик. - Я уж тебе все по косточкам разложил, а ты все чевокаешь!

- Да ты говори прямо!

- Куда прямей-то! Аппарат пора ставить - ясное ж дело! Не на продажу - этого ни-ни, я себе не враг, но для души-то - одна прямая польза. Дешевле - раз, место наше одинокое - два, успокоение нервам - три, ну и так далее. У меня чего-то не выходит, а у тебя технические руки, у тебя пойдет!

- Самогонку, что ли, гнать? - наконец понял Матвей.

- Для общего блага, - торжественно сказал дядя Коля.

- Не-е, дядя Коля, ты меня в такие истории не втравляй.

- От-т чудак-человек! - Да кто ж в нашей глухомани нюхать будет! У нас участкового когда надо - не дозовешься, а чтоб он сам прибыл - я такого за тридцать лет не помню.

- Да зачем тебе самогон?

- Говорю ведь - восемьдесят шесть рублей! По нынешним временам это ж не деньги, а один намек.

- Дядь Коль, тебе восьмой десяток, пора и бросить пить-то.

- Бро-осить? - возмутился старик. - Да с чем я останусь тогда?

- То есть?

- Вот тебе и то есть! До моих лет доживешь - тогда поймешь. Мне жизни осталось - может, год, может, три, а может, и до субботы не дотяну. Это ж понимать надо! Ты-то мужик молодой, тебе еще бабу подавай, а я? Мне чего ждать, каких таких радостей? А как выпью - так я сам себе хозяин. Захочу и будет мне двадцать. Думаешь, чего я пою-то, чего играю ночь за полночь? Это ж я дружков своих созываю. Иду по улице, будто в 27-м году, и жду сейчас вот оттуда Митька Савелов выскочит, а с того проулка - Петька да Гришка Ковалевы, и уж на всю ночь гульба! У околицы уже девчата хороводятся, Сенька-гармонист с тальяночкой своей...

Дядя Коля вдруг замолчал, и Матвей увидел, как перед счастливыми его глазами побежали, побежали живые картинки - и лица, и слова, и песни, и еще много другого, уже ставшего небылицей, пылью, уже развеянного временем и только малыми песчинками застрявшего в памяти старика. "А почему, собственно, малыми?" - спросил себя Матвей. Старик сохранил все, и нужен только легкий толчок, чтобы всплыло оно нерушимым и живым.

А старик сгорбился, ушел в память, и вдруг Матвей увидел на его щеке медленную тягучую слезу.

"Ну что тут сделаешь, придется с утра начинать", - вздохнул малопьющий Матвей и полез искать бутылку.

Оба быстро опьянели. Дядя Коля обнимал Матвея, тыкаясь в бороду, а тот, фальшивя, терзал гитарные струны и печальным речитативом тянул одну из песен, услышанных от Милы:

И в Коломенском осень...

Подобны бесплодным колосьям

Завитушки барокко, стремясь перейти в рококо.

Мы на них поглядим, ни о чем объясненья не спросим.

Экспонат невредим, уцелеть удалось им.

Это так одиноко, и так это все далеко.

Этих злаков не косим...

- Нет! - кричал дядя Коля. - Это не наша песня! Она не зовет! Давай нашу:

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор!..

И, невольно подпевая ему, Матвей вдруг ощутил обратный ход времени, и оказался не то в двадцатых, не то в тридцатых годах, и каждой клеточкой тела, каждой паутинкой души стал человеком того времени, стремящимся все выше, и выше, и выше, в счастливые сороковые, сияющие пятидесятые, и дальше, дальше - в изобильное будущее, перед которым поповский рай покажется скудным и жалким, скучным и пустым... А дядя Коля уже не плакал и не жаловался: из своих убогих восьмидесятых он вызвал счастливые двадцатые, и они пришли к нему, гремя и ликуя.