Зеркало ночи

Это один из классических образцов лирической, то есть высокоэмоциональной поэзии, и одновременно – подтверждение моей гипотезы. Здесь в четырех строках – все три времени: прошлое, настоящее, будущее. Таких примеров у меня сотни, самых разных. Я разработал типологию временных отношений в лирике, систематизировал их. Эту гипотезу я почти доказал. Почти – работа еще не завершена. Но если докажу, то из нее произойдет другая гипотеза, которая, строго говоря, пока еще не гипотеза, а лишь догадка. А именно: эмоциональная жизнь человека невозможна без пересечения в ней трех временных координат. То есть человек без прошлого – лишен эмоций, без будущего – обращен лишь в прошлое, ущербен и, по сути дела, мертв. Ну а настоящее – это вообще условная точка пересечения прошлого и будущего. Я не могу назвать человеком того, кто живет лишь мигом настоящего, – это робот. Если сильно примитизировать, то в самых общих чертах именно такова суть моих поисков…

– Ты считаешь, что это большое открытие? – осторожно спрашивал Матвей.

– Во-первых, открытия пока вовсе нет, есть догадки, не больше… А что касается открытия… Скажи, ты помнишь из школы, что сделало человека человеком?

– Еще бы – труд сделал!

– Вот именно. А если когда-нибудь мое открытие состоится, то оно будет означать, что человека сделало человеком осознание фактора времени. А труд только вытесал из обезьян материал для человека.

– Ну, это ты, брат, загнул…

– На научном языке это звучит примерно так: «На мой взгляд, уважаемый коллега, ваша гипотеза нуждается в глубоко фундированных исследованиях», – смеялся Ренат. – Но только эта гипотеза выходит далеко за рамки литературы

– в психологию, философию. Правда, литература тем и хороша, что выводит на самый широкий круг гносеологических проблем…

– Чего?

– Проблем познания. Но это все впереди, пока я за философию всерьез не брался, пока – вот, конкретика, – и он обеими руками хлопал по стопкам книг. – А вообще-то мне хочется верить, что все мы – дети времени, что от него зависит вся наша эмоциональная жизнь, жизнь души. Но это я только с тобой так распускаюсь, а в другое время не позволяю себе увлекаться далекой перспективой. Иначе – прости-прощай, моя научная объективность и добросовестность!

Не раз и не два «пытал» Матвей Рената и все примерял его мысли к своей потаенной работе, все старался понять, как же изменится человек, когда откроется ему будущее.

И однажды намекнул, в общих чертах рассказал о том, чем занят дни напролет на чердаке. Но Ренат отреагировал странновато. «Что же, – сказал он, – это дело интересное. Желаю удачи». И перевел разговор на другую тему…

– …Ты мой бирюк, – шептала Мила и водила пальчиком по его бороде. – Раз, два, три…

– Что ты считаешь?

– Седые волосы…

– Я уже старый.

– Только семь. Не старый.

– Я уже прожил одну жизнь, а теперь живу вторую. Я старше всех абхазских долгожителей.

– Наоборот, ты еще совсем маленький малыш в этой второй жизни. И у тебя есть детские тайны, как у малыша…

– Не надо, Мила.

– Но ведь я все равно узнаю, чем ты там занят на чердаке целыми днями.

– Узнаешь, если сделаю…

– Что?

– Самогонный аппарат, – засмеялся Матвей.

– Ты смеешься, потому что считаешь меня дурочкой. Сам не хочешь сказать, но я все равно догадалась…

– О! Я, кажется, снова слышу знаменитую колдунью!

– Смейся, смейся… Ты хочешь узнать будущее.

– Ты… ты… – опешил Матвей. – Как ты догадалась?

Теперь засмеялась Мила.

– Вот так-то, таинственный бирюк! Колдовство!

– Нет, правда, откуда?

– Ты не знаешь, что ты говоришь по ночам?

– Неужели? – искренне удивился Матвей.

– Мне это приятно, – опять засмеялась Мила. – Это значит, что ты никогда не жил ни с кем… долго.

– И что ж я говорю?

– У тебя есть любимая фраза: «Мы должны знать будущее», – я ее раз пять уже слышала. А иногда ты говоришь жалобно: «Слепые мы, слепые, как так можно!» – и будто всхлипываешь. Или вдруг заскрипишь зубами страшно и как крикнешь: «Ты покажешь будущее, покажешь!» Я сначала даже пугалась, а теперь привыкла. Я тебя вот так поглажу – и ты сразу успокаиваешься и спишь. Посапываешь как малыш…

– Да, в разведку меня посылать нельзя, – улыбнулся Матвей смущенно.

– Я и не пущу тебя ни в какую разведку, выдумал! А еще… Обещай, что не будешь сердиться! Ну!

Матвей молчал.

– Ну, обещай, а то не скажу!

– Обещаю.

– Один раз я решила попробовать… Я слышала, что если человек говорит во сне, то в это время надо взять его за мизинец и задавать любые вопросы – он ответит честно… Я так и сделала однажды… Я тебе только три вопроса задала.

– Какие? – спросил Матвей недовольно.

– Ну, не сердись, пожалуйста, Матвей! Я спросила, правда ли, что ты хочешь сделать что-то такое, чтобы угадывать будущее. И ты сказал: «Да». Но это был второй вопрос, а сперва я спросила… Не сердись! Я спросила, любишь ли ты меня. И знаешь, что ты ответил?

– «Да», что же еще…

– Нет! Ты ответил: «Очень!»

– Это я могу и наяву сказать…

– Ну а мне хотелось, чтобы совсем-совсем-совсем правду…

– Правдолюбка, – улыбнулся Матвей и чмокнул ее в щеку. – А третий вопрос?